Получив желаемое, Людочка подумала, что достойна большего, хотя бы фотки какой-нибудь Костиной, но не цифровой, а обычной, бумажной, чтобы ее можно было хранить в кармане и любоваться ею в любое время. Девушка приняла позу следопыта и отправилась на поиски сокровища. Она перерыла все шкафы и шкафчики, шуфлядки и полки (странно, но больше ни одна вещь из Костиной одежды ей не приглянулась, возможно, рубашка, надетая на ней, обуздала оккупацию собственности) и, в конце концов, обнаружила искомое. Фотоальбом, содержащий застывшие моменты Костиной жизни от самого рождения до сегодняшнего дня. Людочка внимательно и с большим интересом просмотрела его целиком, поулыбалась, умилилась даже, выбрала одну, где Костя, на ее взгляд, получился особенно удачно, аккуратно извлекла из альбома, поцеловала и спрятала в нагрудный карман рубашки. А завтра она напишет ему.
С этой мыслью Людочка юркнула под одеяло к Юльке, обняла ее, чмокнула в щечку. Юлька что-то пролепетала сквозь сон.
15
Ночной мрак тишины спящего двора нарушил шуршащий звук колес по асфальту и тут же, не дав ему опомниться, ослепили, будто застрелили, фары машины Тютрина, подъехавшей к Сашиному подъезду.
– Повторим? – спросил Тютрин Сашу, имея в виду сегодняшнее приключение.
– Я подумаю, – жеманно ответила Саша, открывая дверцу машины.
– Справишься? – намекнул Тютрин на неминуемый разговор Саши с Костей.
– Обижаешь, – одарила его презрительной усмешкой девушка. – Удовлетворенная женщина невозмутима и непобедима, – изрекла, прощаясь. Она поднялась на крыльцо подъезда, обернулась, помахала рукой Тютрину. Тот мигнул фарами машины, пятясь для разворота.
Саша приставила таблетку к подъездному замку, скрылась за дверью. Лифт, словно ожидая ее, раскрыл объятия, не успела она нажать кнопку вызова. Глядя на себя в зеркало, пока лифт поднимался на шестой этаж, Саша улыбалась отражению, гримасничая, как нашкодивший ребенок.
Она не знала, что скажет Косте, надеясь на интуицию. Будет действовать по обстоятельствам. В конце концов она свободная женщина, а с Кости не убудет побыть с ее ребенком, к тому же Пашка считал его своим другом. Друзья должны помогать друг другу в беде.
Провернув два раза ключ в замке, Саша открыла дверь и вошла в прихожую. Сквозь прикрытую дверь в зал сочился электрический свет. Она сняла обувь и плащ, решительно толкнула дверь в зал и оказалась в центре света. Костя, скрестив руки на груди, стоял к ней спиной возле балкона.
– Привет! – сказала Саша.
– Привет, – не оборачиваясь, ответил Костя.
– Как Пашка? Все хорошо?
– Хорошо. Спит.
– Я тоже лягу. Устала. А ты… ты можешь идти, если хочешь.
Костя резко обернулся. Его лицо исказила гримаса боли и отчаяния. Он не понимал, как так можно вести себя, как вела себя Саша. Догадывался, с кем могла быть Саша, используя его в качестве няньки, и сломал весь свой мозг, размышляя, зачем она так с ним поступила.
Кроме жалости, Саша ничего не почувствовала. Но не ей было его жалко, а он выглядел жалким с этим его грустным щенячьим взглядом.
– И это все… что ты можешь мне сказать? – выдавил из себя по капле, как кровь из пальца, Костя.
– А что еще? – пожала плечами Саша. Она действительно устала и хотела спать, а Костя ее раздражал и нервировал. Шел бы он уже быстрее.
– Где ты была? – подошел Костя на опасно близкое расстояние к девушке. Его трясло от сдерживаемого бешенства, которое, Саша знала наверняка, он подавит в себе из ненужного благородства.
– Не твое дело, – дерзко ответила она и в ту же секунду отлетела к тахте от размашистой оплеухи. Не удержавшись на ногах, растянулась на полу, прижав ладонь к горящей щеке.
Саша не ожидала подобного поворота. Поступок Кости удивил ее и напугал, но ненадолго, в чем Костя сам был виноват. Ему бы высказать все, что он о ней думал, и приложить еще пару раз, научая уму-разуму, а потом уйти, хлопнув дверью. Саша бы бросилась за ним, как собака, умоляя остаться, валяясь в ногах… Но Костя испугался того, что сделал, больше, чем она. Он поспешил на помощь, шепча извинения, поднял ее за руки, целуя в огнедышащую щеку. Слабак.
Она ударила его коленом между ног. Костя с глухим стоном рухнул к ее ногам. Саша схватила Костю за волосы, задрала вверх его голову, чтобы он смотрел на нее, слегка склонилась над ним и зашипела, точно кобра, брызгая слюной:
– Запомни раз и навсегда: ты здесь никто, чтобы задавать вопросы и размахивать кулаками, как Тютрин. Это моя квартира, я здесь живу. Ты – на моей территории, поэтому будешь делать то, что я скажу или пошел вон! Что ты вообще о себе возомнил? Ты кто такой? Обычный вонючий грузчик, иначе, дебелоид-деградант, не сумевший ничего достигнуть в жизни, которую просрал, несмотря на талант, якобы имевшийся, в чем я сильно сомневаюсь. Кому ты нужен, кроме меня? Впрочем, и мне не особо. Так что благодари Бога, что тебе оказана честь просто быть с нами или вали отсюда и сдохни один! Повторяю для особо одаренных: хочешь быть со мной – подчиняйся правилам, установленными мной. Я никого не держу! Если остаешься, отныне будешь называть меня по имени-отчеству и исключительно на "вы". По моей квартире перемещаться, если я вообще когда-нибудь разрешу тебе появиться здесь, только на коленях. Про секс со мной и не мечтай, пока не заслужишь…
– Ты – больная? – вырвалось из горла Кости, по щекам поползли слезы.
– Поплачь, – отпустила его Саша, – раз ты баба. Я больше мужик, чем ты!
Она села в кресло с ногами, наблюдая за Костей. Ей было интересно, что он сделает, как поступит после ее слов. Кем он там был в прошлой жизни? Актером-режиссером? Настал, можно сказать, его звездный час. Саша предложила ему, безвозмездно причем, предлагаемые обстоятельства. Пускай выкручивается как может, создавая какой-нибудь образ, если получится, а она, словно зритель в театре, посмотрит его моноспектакль.
Костя встал с колен, прислонился к стене возле телевизора.
– Зачем ты так? – прошептал.
– Как? – сделала вид, что не поняла вопроса, Саша.
– Я же люблю тебя.
– Слова.
Он замолчал, не зная, что возразить на ее последнюю реплику. Да и стоило ли, если девушка так отреагировала на его признание?
– Слушай, – надоела Саше пауза в никчемном разговоре, как и, собственно, Костя, который с невообразимой скоростью терял в ее глазах все те бонусы, что она ему предоставила, – ты меня утомляешь и наводишь тоску. Я устала и хочу спать. Уже поздно, а завтра рано вставать.
– Мне тоже, – возразил Костя.
– Что? – презрительно прищурилась Саша. – Не сравнивай меня с собой. Мы в разных весовых категориях. Ты можешь вообще не спать, мне плевать.
– Тютрин – твой потолок, – решился тогда сказать Костя. Его душила петля обиды и несправедливости. Вспомнились Юлькины неоднократные предупреждения в адрес Саши.
– Ну-ну, интересно, – подалась та вперед, – вещай, я внимательно слушаю.
– Ты не ценишь хорошего отношения к себе и не помнишь…
– Не строй из себя жертву, – перебила Саша, – передо мной. Самому не противно? Кем ты себя возомнил? Принцем? Ты мизинца Тютрина не стоишь!
– Зачем тогда?…
– Погорячилась. Испугалась. Ты сам все испортил. Вини во всем себя и ищи причину только в себе, а не малюй из меня монстра. Да как у тебя язык вообще повернулся!.. Я – женщина, существо слабое априори, оказалась сильнее тебя. Ты мне омерзителен, Костя. Я ничего не хочу больше о тебе знать. Не хочу видеть тебя и слышать, если ты такой тупой и жалкий. Не задерживай меня, а лучше уходи.
– Нет, – отрицательно мотнул головой Костя. Он медленно, с сосредоточенным на Саше взгляде, двинулся к ней.
– Я закричу, сделаешь еще шаг, – предупредила она. – Проснется Пашка, проснутся соседи. Ты делаешь только хуже своим упрямством, которое, как известно, достоинство ослов. Не уйдешь по-хорошему, я вызову милицию!
– Зачем ты так?
– Ты повторяешься. Пошел вон!
Саша встала с кресла, прошла в прихожую.
– Я даже тебя провожу и открою дверь, – обернулась.
Костя обреченно последовал за ней, обулся, накинул куртку. Саша открыла дверь нараспашку, выпроваживая его. Он прошел в тамбур, не попрощавшись, не оглянувшись. Когда дверь за ним закрылась, бросился на нее, как на амбразуру. Ключ два раза провернулся в замке. Костя сполз по двери на пол, закрыл лицо руками. Неужели у него совсем не осталось гордости? Зачем он так унижался? Не Саша больна, а болен он. Лез туда, откуда гнали, и чем больше гнали, тем сильнее лез. Юлька в самом начале говорила, что Костины отношения с Сашей обречены. Он не верил, считал, что она так со зла, хотя с чего ей было злиться? Возможно, женщины друг друга распознают с первого взгляда, сразу определяя, кто на что способна. Мужчины же слепы, не видят дальше собственного носа. Переспали один раз, и делай с ними, что хочешь, только и успевай наматывать узлы желаний за сомнительные радости.
Костя заставил себя подняться и выйти к лифту, то и дело оглядываясь на запертую дверь, возле которой только что сидел, как будто та могла открыться. Надежда умирала последней. Пришел лифт, как старый закадычный друг, вот-вот ободряюще похлопает по плечу, держись, мол, брат, не раскисай, свет клином не сошелся на одной суке, вон сколько их по всему миру разбросано. Только Косте не нужны были другие. Действительно, болен.