- Во всем виновата его собственная жадность! - горячо воскликнул Генрих. - Ему нужна итальянская собственность, у него что-то вроде наваждения. В погоне за ней он опустошил королевскую казну и едва не погиб в Павии. Как дурак поскакал впереди войска, в гущу сражения.
Мой муж отвернулся, стараясь скрыть свое негодование.
- Генрих, этот гнев когда-нибудь вас разрушит. - Я помолчала. - Только вчера я узнала о вашем заточении в Испании.
Он быстро взглянул на меня.
- А вам говорили, как отец предал нас, сдал императору? Как обрек своих сыновей на смерть, на гниение?
- Нет, - пробормотала я. - Мне этого не говорили.
Генрих посмотрел на свои руки, сжал их в кулаки и снова уставился на огонь.
- Они совершили этот обмен на реке, - продолжил он. - Моя мать к тому времени уже скончалась, только мадам де Пуатье пришла проститься. Поцеловала меня в темя и заверила, что я скоро вернусь, а она будет считать дни. Меня с братом посадили в маленькую лодку. Испанцы ждали на другом берегу, но мы их не видели. Было раннее утро, стоял густой туман, однако я слышал, как плещет вода. Как только мы отплыли, я заметил отца. Он стоял на носу соседнего корабля, словно призрак в тумане, махал рукой и крестил нас. - Генрих тяжко и прерывисто вздохнул. - Поначалу испанцы обращались с нами по-доброму. Мы жили во дворце с сестрой императора, королевой Элеонорой. Потом неожиданно нас отправили в крепость, в отвратительную комнатушку с грязным полом. Окон не было. Если мы произносили хоть слово по-французски, нас били, мы обязаны были изъясняться только по-испански. Когда я достаточно изучил язык и смог спросить охранника, почему с нами так поступают, он ответил, что мой отец нарушил условия своего освобождения. Он обещал, что, когда его отпустят, он поедет в Бургундию - готовить ее для мирной сдачи императорскому войску. Вместо этого отец подготовил ее к войне. Он не собирался дарить Бургундию императору. При этом знал, что у испанцев его сыновья.
Я глубоко вздохнула. Теперь я ясно поняла политическую целесообразность действий короля. Он делал все, чтобы император не убил его сыновей, но и понимал также, что переход к императору Бургундии, этого оплота и сердца нации, будет угрозой для всей Франции. Впрочем, поступок короля не стал от этого менее страшным и жестоким. Я поднялась со стула, преклонила колени перед Генрихом и взяла его сжатый кулак. Муж дернулся от неожиданности: он так погрузился в воспоминания, что мое прикосновение его испугало. Впрочем, он позволил мне осторожно раскрыть его пальцы и поцеловать ладонь.
- Генрих, - прошептала я, - у нас так много общего, у меня и у вас. - Заметив любопытство в его глазах, я пояснила: - Я провела три года в плену у флорентийских повстанцев.
Его губы разжались, он изумленно заморгал.
- Никто не говорил мне, - сообщил он. - Никто не смеет напоминать мне о моем заточении. Возможно, поэтому они молчат и о вашем.
Он схватил меня за руку и крепко сжал ее. Затем поднял глаза, и я поняла, что он впервые видит меня, Катрин, а не племянницу Папы, иностранку, навязанную ненавистную жену.
- Катрин, мне очень жаль. Я никому бы не пожелал… Это было ужасно?
- Временами. Я всегда боялась за свою жизнь. Меня тоже предали. Мои собственные кузены сбежали и оставили меня, зная, что я попаду в плен. Один из них сейчас правит Флоренцией. Но я не хочу тратить годы на ненависть.
- Я пытался уйти от ненависти к отцу, но один его вид наполняет меня злобой, - пожаловался Генрих.
- Он вам нужен, - мягко сказала я. - Он ваш отец и король.
- Конечно. - Мой муж опустил голову. - Я ненавижу его лишь потому, что очень люблю своего брата. Когда испанцы мучили дофина, они представляли, что мучают короля, потому что брат - будущий правитель Франции. За это они его и выделили. Они его осквернили. - Голос Генриха дрогнул. - Иногда приходили сразу пятеро. Это бывало по ночам, после пьянки. Мы были изолированы, нас поселили в горах, никто не слышал его криков, кроме меня. - Генриха передернуло, черные глаза повлажнели. - Я пытался остановить их. Пытался драться. Но я был слишком мал. Они смеялись и отшвыривали меня в сторону, как котенка.
Генрих всхлипнул. Я поднялась, обняла его за плечи и поцеловала в макушку. Он прижался лицом к моей груди. Слова его звучали глухо.
- Как люди могут быть такими жестокими? Почему они так жаждут мучить других? Мой нежный добрый брат, он может простить их всех. Но я не могу… А наш отец ненавидит нас, потому что каждый раз, когда он на нас смотрит, он вспоминает о своем проступке.
- Тсс! - остановила я. - Ваш брат Франциск каждое утро просыпается счастливым. Он давно отпустил от себя свои страдания. Ради него вы должны сделать то же самое.
Мой муж поднял на меня глаза. Я обхватила ладонями его разгоряченное мокрое лицо.
- Вы такая же, как он: добрая и мудрая. - Генрих дотронулся до моей щеки кончиками пальцев. - Ваша душа так прекрасна, что все другие женщины двора по сравнению с вами ничтожны.
Я замерла. Не помню, кто сделал первое движение, но мы страстно поцеловались и упали возле камина. Я подняла свои юбки, стащила панталоны и бросила их так небрежно, что они прилетели Генриху на голову. Он захохотал.
Когда он овладел мной, я была готова. Я отдалась ему с дикой страстью. Никто не говорил мне, что женщины могут получать такое удовольствие от полового акта, и я узнала об этом в тот день с изумлением и восторгом. Наверное, я довольно громко кричала, потому что Генрих ехидно посмеивался.
Когда мы выдохлись, я позвонила фрейлинам и приказала себя раздеть. Мадам Гонди сходила за одним из слуг Генриха, и его тоже раздели. Когда слуги оставили нас, мы, обнаженные, легли в мою постель. Я позволила себе то, чего так долго желала с момента приезда во Францию. Я гладила тело мужа. Он был очень высок, в отца, у него были длинные красивые ноги и руки. А он гладил меня - мою грудь, ноги, сильные и изящные, - и приговаривал, что они совершенны.
- Ты такая смелая и хорошая. Ты вынесла тюрьму, приехала во Францию, чужую страну, и была так терпелива со мной… - Генрих лег на бок и посмотрел мне в лицо. - Хочу быть таким, как ты. Бывают моменты, когда мне кажется, что я схожу с ума.
- Ты несчастлив, - возразила я. - А это не одно и то же.
- Но я помню все ужасные вещи, через которые пришлось пройти брату, и я опасаюсь, что все повторится. Я так боюсь, что не могу никому доверять, даже с тобой не могу быть вежливым…
- Этого больше не повторится, - заверила я. - Все в прошлом.
- Откуда ты знаешь? Если отца снова возьмут в плен, если что-нибудь произойдет с Франциском… Наверное, все будет по-другому, но может стать еще хуже.
Он повернулся на спину, от дурных мыслей глаза его расширились. Я его обняла.
- Ничего плохого с тобой не случится, - шепнула я, целуя его в щеку, - потому что я этого не допущу. Позволь мне родить от тебя детей, Генрих. Позволь мне сделать тебя счастливым.
Лицо его расслабилось, приняло доверчивое выражение. Я положила голову ему на плечо, а он ответил:
- Ох, Катрин… я мог бы полюбить тебя. Я мог бы легко тебя полюбить…
Он уснул. А я, совершенно счастливая, упивалась его близостью. Переполненная блаженными мыслями, я погрузилась в сон.
Посреди ночи я проснулась от непонятной паники, подняла голову с плеча Генриха и посмотрела на него. Перед глазами стояло лицо из ночного кошмара, вскипая, с него капала кровь.
"Catherine. Venez a moi. Aidez-moi".
В тот момент я осознала цель своей жизни.
- Я услышала тебя издалека, в Италии, мой милый, - пробормотала я. - Ты звал меня, и я пришла.
При звуке моего голоса Генрих зашевелился и уставился на меня черными, словно Крыло ворона, глазами.
Он лежал возле меня, но когда с первыми лучами солнца я проснулась, его уже не было.
ГЛАВА 19
Увидев, что Генрих ушел, я тихо поднялась, стараясь не разбудить спящую в соседней комнате мадам Гонди.
Обнаружив в королевской библиотеке три книги Корнелия Агриппы, я принесла их к себе в крошечный кабинет и начала листать первый том. Я уже не верила в совпадения. Обстоятельства не случайно свели меня с Генрихом и с шедевром Агриппы на библиотечной полке его величества.
Сначала я не решалась изготовить талисман. Сомневалась, что в книгах содержится вся необходимая информация, которая позволит мне вступить в контакт с нематериальным миром. Но желание помочь Генриху и книги Агриппы под рукой убедили меня в том, что сама судьба повелевает мне сделать это.
Я нашла то, что хотела, во втором томе: Ворон - это созвездие возле Лебедя. Его звездами управляют мрачный Сатурн и кровожадный Марс, но, соединяясь в Дженахе, они, по словам Агриппы, "обретают способность отгонять злых духов" и защищать от "недобрых людей, дьяволов и ветров".
Для талисмана требовалось: рисунок ворона; камень - черный оникс; растение - желтый нарцисс, лопух или окопник; животное - лягушка, главным образом ее язык. В ночь, когда Дженах благоприятно встанет относительно Луны, на камне нужно поставить печать, после чего его следует окурить и освятить.
Таким был мой план. Я должна была подыскать кольцо соответствующего размера, сделать изображение ворона, подобрать камень, траву, отловить лягушку и провести церемонию. Но сначала нужно было проследить за передвижением Дженаха и определить, когда он займет благоприятное положение к Луне.
Я верила, что кровавый груз, который так долго на меня давил, скоро будет снят. Мне и в голову не приходило, что я делаю еще один шаг к центру мрачного и расширяющегося колдовского круга.