Эмми вдруг начала меня подгонять. Похоже, она и не догадывается, через что мне несколько минут назад пришлось пройти.
- С чем управиться? - переспросила я, пытаясь вытряхнуть из головы мысли о собственной никчемности.
- Я должна продемонстрировать, как ведет себя тупая блондинка, - нетерпеливо пояснила Эмми. - Прямо здесь и начнем.
- А до завтра нельзя подождать? - спросила я, одергивая лиф ярко-розового платья и жалея, что модельер не догадался добавить поддерживающих косточек.
Мне совершенно расхотелось говорить про встречи и свидания. Полная безнадега. С другой стороны, именно поэтому мы и решили провести операцию "Блондинка", разве нет?
- Спокойнее, Харпер, спокойнее. До завтра подождать нельзя. Сегодня первый день операции, а значит, уже сегодня ты должна играть свою роль. Девочки меня убьют, если я приведу им прежнюю, ни капельки не изменившуюся Харпер. Обещала тупую блондинку, будет вам тупая блондинка.
Я вздохнула. Она права.
- Ладно. - Глубоко вдохнув, я решила: будь что будет. - Показывай, что мне надо делать.
Глава 4
К тому времени как я, сжимая в руке обещанный сэндвич с говядиной, удалилась с телестудии, Эмми успела научить меня куче необходимых вещей: блондинке нельзя говорить связно и аргументированно, зато положено пересыпать речь многочисленными "как бы" и "типа"; нужно кокетливо хлопать ресницами, а не смотреть уверенно в глаза собеседнику; грудь повыше, взгляд в пол. Почаще в ужасе распахивать глаза, демонстрируя непонимание элементарных вещей, разучиться читать между строк; полезно также вскрикивать время от времени: "Повтори, я не въезжаю!" и говорить тоненьким голоском - а я-то, наоборот, привыкла сохранять уверенный ровный тон. Эмми даже успела обсудить со мной вымышленные подробности моей новой профессии. Теперь я девушка из команды поддержки "Нью-йоркских гигантов".
Можно подумать, кто-то поверит. Ну кто примет тридцатипятилетнюю женщину, чья нога уже неизвестно сколько времени не ступала на порог спортивного зала, за девчонку-"зажигалку"? Однако Эмми от моих возражений просто отмахнулась.
Короче, усилиями подруги я стала превращаться в полную противоположность самой себе. Причем получалось до ужаса правдоподобно. Глядя на свое отражение в зеркале - платье цвета фуксии, повторяющее каждый изгиб тела, залитая лаком прическа и ресницы, похожие на двух гигантских пауков, - я поняла: еще немного, и королеве блондинок Джессике Симпсон останется только нервно курить в углу. Когда я вышла из студии, на ходу уминая сэндвич и с ужасом думая о предстоящем вечере, я уже чувствовала себя неизмеримо глупее, чем раньше.
Вы, наверное, удивляетесь, зачем я вообще согласилась на операцию "Блондинка". "У нее же и так все в порядке. Зачем ей притворяться кем-то другим?" - недоумеваете вы.
Вам хорошо говорить. Сомневаюсь, что ваша личная жизнь с такой же скоростью катится под откос, как моя. Или у вас тоже ситуация незавидная? Впрочем, тогда вы бы все сразу поняли и не стали бы спрашивать, зачем мне эта авантюра.
Смотрите сами.
Номер один: Джек. Мне восемнадцать, ему двадцать два, мы идеальная пара. Он заглядывает мне в глаза, признается в любви, посылает цветы, пишет романтические письма… а через семь месяцев вдруг заявляет, что хочет жениться и как можно скорее завести детей. "Ты что, Джек? - говорю я. - Мне надо закончить колледж. Пойти в юридический. Я пока не готова заводить детей". Он бурно протестует; я уступаю и говорю, что, может быть, подумаю об этом, когда закончу колледж, - мне всего девятнадцать, я еще не знаю, что вовсе не обязательно отказываться от мечты только потому, что так решил парень, от которого у тебя голова кругом. "Нет, - заявляет он, - я хочу детей прямо сейчас". - "Джек, послушай, - убеждаю я, - я не готова". Через три недели Джек звонит мне. Оказывается, в машине ему было откровение: Господь сказал ему, что баптисты (к которым он принадлежит) не должны встречаться с католиками (к которым принадлежу я). Еще два месяца спустя он объявляет о помолвке с баптисткой Сюзи, еще через месяц они играют свадьбу, и ровно через девять месяцев на свет появляется Джек-младший. "Ладно, - говорю я себе. - Это все религиозные заморочки. Дело не во мне".
Номер два: Джеймс. Мне девятнадцать, ему двадцать три. Он полная противоположность Джеку. В церкви, наверное, сроду не бывал. "Замечательно, - думаю я. - Вряд ли ему будет откровение в машине". Два года мы встречаемся. Джеймс работает газетным репортером в Колумбусе. Под конец выпускного курса в колледже я узнаю, что поступила в Гарвард, и чуть не прыгаю от радости. Джеймс, однако, недоволен. "Ты же собиралась остаться здесь и заканчивать юридический в Огайо", - дуется он на меня за праздничным шампанским, которое я заказала, чтобы торжественно сообщить ему великую новость. Я возражаю: мол, никогда ничего подобного не говорила и с детства мечтала учиться в Гарварде. "Да, но теперь у тебя есть я, - возмущается Джеймс. - С этим надо считаться". Я заверяю его, что считаюсь. Он может поехать со мной и работать в какой-нибудь газете в Массачусетсе. Или я буду часто приезжать в Огайо, а когда получу диплом, вернусь. "Ненавижу Бостон", - отвечает Джеймс, хотя, по моим сведениям, он там ни разу не был. Через две недели Джеймс оставляет мне сообщение на автоответчике: "Ты мне нравишься, но любви конец. Давай не будем больше встречаться. Надеюсь, расстанемся друзьями". Я несколько раз перезваниваю… увы, никто не берет трубку. "Ладно, - говорю я себе. - Просто он не хочет переезжать в другой штат. Дело не во мне".
Номер три: Дасти. Мне двадцать два, ему двадцать три. Он играет на гитаре в рок-группе. Познакомились мы в ирландском пабе Неда Девайна в Фенейл-холле. Я так сильно напилась, что не сразу сообразила: рок-гитарист без высшего образования не совсем мой тип. "Ладно, почему бы не попробовать, - пытаясь на трезвую голову разобраться в себе, размышляю я на следующее утро. - До сих пор с музыкантами встречаться не доводилось. Может, мне как раз нужен человек творческий". У творческого человека вскоре обнаруживаются тяга к спиртному и махровый пофигизм. Год мы встречаемся. Разумеется, я давно бы с ним порвала, тем более он мне, похоже, изменяет, а когда он рядом, его все равно что нет, потому что он пьян в стельку. Однако мне его жалко. Поэтому я чуть не падаю от неожиданности, когда на ужине в честь нашей годовщины Дасти мимоходом сообщает, что нашим встречам конец. "Вечно ты уткнешься носом в книжку и сидишь, - смачно рыгнув, говорит он. - Попроси бармена налить мне еще кружечку, когда будешь уходить, хорошо?"
"Ладно, - говорю я себе. - Просто он алкоголик и не вылезает из прокуренных баров. Дело не во мне".
Номера четыре, пять и шесть: Грег - 25 лет; Брэд - 27; Грифф - 26. После Дасти я решила пойти другим путем и начала встречаться со студентами Гарварда - с каждым продержалась по нескольку месяцев.
С Грегом мы учились в одной группе. Через три месяца после знакомства преподаватель во всеуслышание объявляет, что мне удалось попасть на практику в самую престижную компанию, и Грег заявляет, что больше не хочет меня видеть. "Ты всегда только и делала, что задирала нос, - обиженно бормочет он, выходя из аудитории. - Не звони мне".
Брэд скоро получит диплом магистра политологии и уже работает на Капитолийском холме. Наши политические убеждения расходятся; однажды - встречаемся мы с ним два с половиной месяца - после долгих баталий он начинает на меня орать: "Все, с кем я встречался до тебя, придерживались моих взглядов! А ты у нас, значит, особенная!.." Я ору в ответ, что имею право на собственную точку зрения. "И очень жаль!" - орет он. И хотя я бросаю его сама, не похоже, чтобы он сильно расстроился.
И наконец, Грифф, тоже будущий юрист. Сначала все идет хорошо. Потом, в один прекрасный день, когда лучше, кажется, и быть не может, он вдруг ни с того ни с сего говорит, что в дальнейших отношениях смысла не видит. Я в ужасе пытаюсь выяснить, в чем дело. "Вот уж не думал, что тебе нужно что-то разъяснять, - злится он. - Ты ведь у нас самая умная!"
"Ладно, - говорю я себе. - У них у всех свои тараканы. Дело не во мне".
Но прошло шесть лет, и, расставшись с Питером, я начинаю думать, что, может быть, дело все-таки во мне… Все обвинения в мой адрес сводятся к тому, что я слишком умная. Я не хочу знать свое место. Я не хочу заводить детей. Я слишком увлекаюсь работой. Картина складывается вполне определенная.
Может, махнуть на все рукой, завести пять-шесть кошек, подписаться на "Ридерс дайджест" и стать старой девой? Или выжившей из ума старой кошатницей? Нет, зачем же так сразу. Мне всего тридцать пять. Где-то под оболочкой жутко умного юриста скрывается привлекательная женщина. Наверняка найдется милый, остроумный, преуспевающий молодой человек, который полюбит меня, если не тыкать ему в нос моей работой. Правда ведь? Да и на кошек у меня аллергия…
Поэтому в конце концов я поддалась на уговоры Эмми и поверила, что, нацепив топик без бретелек и мини-юбку, я сойду за девушку из команды поддержки и произведу вечером фурор. Хочется мне того или нет, но операция "Блондинка" началась.
Мы встретились в семь вечера в модном баре на крыше отеля "Гансвурт". Мег, как обычно, засиделась допоздна в редакции и пришла в бар в мятом черном льняном платье. Эмми так и не смыла грим, зато переоделась в футболку от Эми Танжерин с надписью "Любовь" и потертые джинсы "Робинс" с характерным вышитым крылом на заднем кармане. Джил облачилась в приталенную белоснежную блузку и черную юбку-карандаш; из украшений, конечно, только обручальное кольцо, сверкающее бриллиантом размером с дискотечный зеркальный шар.