Баронесса перешла на немецкий. Он последовал ее примеру. Так было легче для них обоих: баронесса всячески старалась сдержать свой гнев - ей нельзя было забывать, что он муж королевы. Альберт, в свою очередь, обнаружил, что, говоря на родном языке, ему легче оставаться спокойным. Ему нельзя было с ней ссориться. Она, конечно, извратит все им сказанное, и королева услышит только басни.
Но в такие минуты одно становилось ясно им обоим: они уже больше не могли здесь находиться вместе.
- Любовь моя, - сказал Альберт, - я хочу поговорить с вами о вашей безопасности.
- Ах, Альберт, вам все еще не дает покоя Бой Джонс?
- Происшествие навело меня на размышления, и я решил во всем разобраться. Право, при вашем дворе происходят весьма странные вещи.
- Что вы имеете в виду, Альберт?
- Ну, например, чтобы заменить разбитое стекло, требуется несколько месяцев.
- Что вы говорите! Правда?
- И все из-за плохого, неправильного управления. Я хочу вникнуть в подробности управления двором. Уже сейчас мы могли бы уволить слуг, от которых нет совершенно никакой пользы.
- Уволить?! Ах, Альберт, но куда же они пойдут?
- Туда, где для них найдется работа. Здесь ее для стольких ртов явно недостаточно.
- Но так было годами, Альберт.
- Значит, тем более это надо скорей прекратить. Мне нужны ключи от двора.
- Они у Лецен.
- Их необходимо у нее забрать.
- А чем вызвана эта необходимость, Альберт?
- Тем, что она не справляется со своим делом.
- Альберт! Я не в силах забрать у Лецен ключи. Она будет так обижена.
- И поделом. Вы только скажите ей, что я крайне не удовлетворен ходом дел при дворе.
- Но я-то удовлетворена, Альберт. - Она управляет им много лет, и я никогда еще не слышала ни одной жалобы. Кроме того, мелкие хозяйственные заботы - это не для вас.
- Не согласен.
Виктория вздохнула. Она устала, а малышка постоянно плакала, так что радости, вопреки ожиданиям Виктории, было мало. Она тревожилась из-за Дэша, который уже ничего не ел, а только смотрел на нее грустными глазами. А Альберт продолжал докучать этими хозяйственными делами.
- Я определенно не буду говорить с Лецен, - сказала она. - И, Альберт, я хочу просить вас не заводить больше со мной этого разговора.
Альберт щелкнул каблуками и поклонился. Ну, теперь начнет изводить ее своим занудством: удалится к себе в комнату и затихнет, как будто ничего не случилось. Какими, однако, невыносимыми могут быть спокойные люди! Каждую минуту она могла разразиться вспышкой гнева.
И вот гром грянул.
- Вы забываете, что это мой двор. Если я удовлетворена, значит, так тому и быть. Вы не правитель этой страны, хотя порой я думаю, вы себя им воображаете.
Альберт уже был у двери.
- Я жалею, что вообще вышла замуж, - крикнула она вслед. - Жалею, что позволила себя убедить.
Альберт ушел.
Она пристально смотрела на дверь.
Ах, милый, милый Альберт, подумала она. И что только заставило ее брякнуть такую глупость.
Позже Виктория попросила прощения у мужа, и Альберт ласково простил ее, но стоило ему вновь коснуться больного вопроса, как в ее глазах опять вспыхнул гнев. Надо было подождать. Ему уже удалось несколько продвинуться вперед; его положение за последние месяцы значительно улучшилось, и он был уверен, что если проявит терпение, то в конечном счете Виктория осознает его правоту.
Поэтому Альберт стал готовиться к Рождеству, которое они решили провести в Виндзоре; королева, любящая праздники и радовавшаяся тому, что Альберт так спокоен и вроде бы позабыл об их разногласиях, возбужденно слушала его.
Она была счастлива, сидя рядом с Альбертом в катившейся карете, а няни с Лецен и маленькой Киской следовали за ними в другой.
Альберт рассказывал ей о рождественских праздниках в Розенау и о том, как они вместе с братом ходили в лес за большими поленьями для святочного костра. Все подарки раскладывались на особых столах под елками, и они с нетерпением ожидали минуты, когда можно будет взять их.
В Кенсингтонском дворце все более или менее так же, сказала Виктория. В конце концов, мама ведь приехала в Англию из Лайнингена и привезла с собой те же самые семейные обычаи.
- Я хочу, чтобы это было действительно счастливое Рождество, - сказала Виктория, до сих пор испытывая раскаяние за сорвавшиеся у нее в минуту ссоры слова. Она взяла Альберта за руку и, смеясь, добавила: - Я опять обещаю, что постараюсь сдерживать свой ужасный нрав и не говорить того, чего на самом деле не думаю и о чем потом ужасно жалею.
Альберт сжал ее руку и сказал, что у нее, конечно, щедрое сердце.
Так она уже была счастлива, когда ехала по хрустким от морозца дорогам и вместе с Альбертом восхищалась видом замка, в древних стенах которого ей уж не терпелось оказаться.
Рождество вышло удивительное. Альберт с воодушевлением принялся украшать апартаменты. Он распорядился срубить много елок, и вместе с королевой они украсили их свечами и подарками, которые можно было привязать к веткам. Под ними лежали пакеты с сюрпризами, и Виктории очень хотелось, чтобы Рождество наступило поскорее, когда эти пакеты с возгласами радости и восторженного удивления будут вскрыты.
Так же было и в ее детские годы, и она еще помнила, как в те дни преображалась мама. Сейчас она тоже была с ними в Виндзоре, и Виктория поражалась тому, насколько улучшились их отношения после появления Альберта.
Жаль только, что и мать, и Альберт так настроены против баронессы. Виктория нахмурилась. Что бы ни случилось, сказала она себе, никто - решительно никто - не настроит ее против дражайшей Лецен.
Но Рождество - не время для ссор. Это время всеобщей радости, и поскольку Виктория чувствовала себя виноватой перед мужем, она согласилась, чтобы праздник прошел без особого шума. Большого бала не будет: просто вечером они немного потанцуют. Альберт оставит свои любимые шахматы и примет участие в какой-нибудь игре, в которой могли бы участвовать все. Мама могла поиграть в вист, который не даст ей уснуть и доставит удовлетворение; даже Лецен согласилась с общим мнением: она ведь не хотела, чтобы Виктория слишком устала. После родов еще прошло очень мало времени, и ей нужно себя беречь.
Виктория и Альберт покатались утром - и как же это было здорово! - на лошадях, проскакали галопом по длинной аллее к Снежному Холму, где был воздвигнут памятник ее деду Георгу Третьему.
- Он постоянно ссорился с дядей Георгом, - сказала она, - но именно дядя Георг установил здесь в память о нем эту статую.
- Лучше бы он ладил с ним, пока тот был жив, чем ставить ему памятник после смерти.
- Вы правы, Альберт, - серьезно сказала она.
Они поскакали через Большой парк, и она рассказала Альберту легенду о Херне-Охотнике, лесничем, который повесился на дубе и призрак которого витал в лесу. Если он кому-нибудь являлся, значит, человеку этому скоро умереть.
Альберт тут же вспомнил легенды о Черном Лесе.
Она жадно слушала. Как интересно Альберт рассказывал, каким красивым выглядел он верхом на лошади и какое счастье было иметь такого мужа! Право, не должно бы между ними быть разногласий. Если бы не ее необузданный характер; если бы Альберт не был так убийственно спокоен; если бы он и Лецен могли поладить; если бы он наконец понял, что она королева, а он, хоть и горячо любимый ею муж, не король, а всего лишь консорт, и последнее слово во всем должно оставаться за нею…
Но зачем омрачать это славное морозное утро такими мыслями?
Альберт остановил лошадь, чтобы полюбоваться готической архитектурой часовни св. Георга. Альберт хорошо в этом разбирался и показал ей некоторые здания с такой стороны, с какой она никогда еще на них не смотрела. Но ведь Альберт знал много и обо всем другом - о музыке, о литературе, об искусстве.
В то рождественское утро Альберт сказал:
- При дворе было бы гораздо интереснее, если бы вы время от времени приглашали на обед, а может, и просто с визитом интеллектуальных людей.
- Интеллектуальных людей?!
- Я имею в виду писателей, художников, ученых… и им подобных.
Королева задумалась.
- Тогда, смею сказать, будет слишком много умных разговоров, которых я не могу понять.
- Со временем поймете.
Виктория ничего не ответила. Она, безусловно, не собиралась допускать, чтобы у нее за обедом люди говорили о том, что выше ее понимания. Но она действительно не хотела испортить это утро.
Она пустила лошадь в галоп, и Альберт последовал за ней, и так они молча проскакали несколько минут.
- Ах, Альберт, - воскликнула Виктория, - какая приятная прогулка! Как мне от нее хорошо!
Они пели дуэтом, они играли на рояле; они рисовали вид из окон, потому что было слишком холодно, чтобы выходить со двора.
Рождество действительно получилось счастливым.
Омрачила ее настроение только смерть Дэша. Подойдя однажды утром к его корзине, Виктория обнаружила, что пес уже не дышит.
Она горько заплакала, а Лецен сказала:
- Он был стар, любовь моя, а последние несколько месяцев вообще не радовался жизни. На него было жалко смотреть.
Виктория обняла баронессу.
- Вы помните, как он у нас появился? Сэр Джон Конрой подарил его маме, но он сразу же стал моим псом.
- Стоило ему бросить на вас взгляд, как он вас сразу же полюбил.