- Яско, успокойся, будь мужествен! - прошептала она. - Ты несправедлив к самому себе… Я не была несчастна… я была так любима, и эти годы любви и счастья стоят целой жизни… Я знала, что отдаю свою руку фокуснику, и спокойно ушла с тобой из родного дома, отрекшегося от меня из-за этой любви. Если мое счастье иногда и омрачалось, то в этом виновата я сама - я не рассчитала своих сил и малодушно страдала от твоего жалкого положения… Яско, - продолжала она еще тише, - забота о Фее мучит меня…
Она схватила его руку и привлекла ее к себе.
- Яско, - продолжала она умоляющим голосом, - расстанься с Феей - отдай ее простым, хорошим людям, дай ей вырасти среди спокойной, тихой семейной жизни. Обещай мне это, мой любимый!
Муж сквозь слезы поклялся в этом умирающей. Наступила ужасная ночь, долго длилась борьба жизни со смертью, но когда заря заглянула в окно, розовые лучи ее упали на прекрасную покойницу, на лице которой уже сгладились следы последних страданий.
На третий день к вечеру похоронили жену фокусника. Сострадательные сердца покрыли ее гроб цветами, и в числе многих провожавших покойницу был и Гельвиг… Когда первые комья земли упали на гроб, фокусник покачнулся, но Гельвиг, стоявший рядом, поддержал его, отвез в гостиницу и несколько часов оставался с несчастным, отказывавшимся от всякого утешения и пытавшегося даже наложить на себя руки.
III
Наступил вечер. Резкий ноябрьский ветер мел улицы, первые снежные хлопья летели на крыши, на мостовые и на свежий могильный холм, под которым была погребена жена фокусника.
Госпожа Гельвиг сидела в столовой за маленьким столиком и вязала длинный шерстяной чулок. Это была высокая широкоплечая женщина, которой было лет за сорок. Может быть, лицо ее и было красиво когда-то, но очаровательной ее едва ли можно было назвать даже в молодости. Ее лицо казалось каменным, а серые глаза смотрели холодно. Строгий головной убор и черное платье простого фасона с белыми манжетами придавали госпоже Гельвиг вид пуританки.
Временами боковая дверь отворялась и в щели появлялось морщинистое лицо кухарки.
- Нет еще, Фридерика! - монотонно говорила каждый раз госпожа Гельвиг, не поднимая головы.
Наконец в сенях послышался звонок и раздался звонкий детский голосок: "Ах, какой славный звоночек!"
Госпожа Гельвиг положила вязанье в корзиночку и встала. Недоумение сменило на ее лице выражение нетерпения. Муж подошел к ней неуверенным шагом, неся на руках маленькую девочку лет четырех.
- Я принес тебе, Бригитта… - начал было он с просьбой в голосе, но замолк, встретив взгляд жены.
- Ну? - спросила та, не шевелясь.
- Я принес тебе бедную девочку…
- Чью? - сухо прервала она.
- Несчастного фокусника, потерявшего жену таким ужасным образом… Милая Бригитта, прими девочку ласково!
- Разумеется, только на эту ночь?
- Нет… я поклялся отцу, что ребенок вырастет в моем доме.
Белое лицо госпожи Гельвиг покраснело.
- Боюсь, что у тебя тут не все в порядке, Гельвиг, - сказала она холодно, касаясь рукой своего лба. - Я стараюсь, чтобы мой дом был храмом Господним, а ты приносишь мне дочь комедианта… Это более чем глупо!
Гельвиг вздрогнул, и его всегда добродушные глаза блеснули.
- Я не пущу в мой дом это дитя греха, дитя пропащей женщины, так очевидно постигнутой карой Божией!
- Ты так думаешь, Бригитта? Так скажи, пожалуйста, за какие грехи был наказан твой брат, застреленный на охоте неосторожным стрелком?
Вся кровь отлила от лица госпожи Гельвиг. Она смолчала и удивленно посмотрела на мужа, проявившего вдруг такую энергию.
Между тем девчурка, которую Гельвиг поставил на пол, сняла свой розовый капор, прикрывавший прелестную головку, покрытую каштановыми локонами, и принялась бродить по комнате, разглядывая новую для нее обстановку. На ней было светло-голубое шерстяное платьице, украшенное вышивкой, - может быть, последней работой успокоившихся рук.
Но именно это нарядное платьице, свободно падающие на лобик и шейку локоны и грациозные движения ребенка возмутили суровую госпожу Гельвиг.
- Я бы и часу не потерпела около себя этой юлы, - сказала она вдруг. - Это маленькое существо с растрепанными волосами совсем не подходит к нашему строгому домашнему строю. Взять ее - значило бы отворить окно и двери легкомыслию и распущенности! Ты, конечно, позаботишься, Гельвиг, чтобы девочка была доставлена куда следует…
Она позвала кухарку и приказала ей:
- Одень ребенка, Фридерика!
- Отправляйся сейчас же в кухню! - сердито приказал кухарке Гельвиг.
Фридерика ушла в смущении.
- Ты доводишь меня до крайности своей черствостью и жестокостью, Бригитта! - воскликнул раздраженный муж. - Благодари себя и свои предрассудки, если я наговорю тебе теперь таких вещей, каких в ином случае никогда бы не сказал! Кому принадлежит дом, который ты хочешь обратить в храм Господень? Мне… Ты вошла в этот дом бедной сиротой, но потом это забыла, и чем больше ты старалась обратить дом в храм и чем больше говорила о Боге, о христианской любви и смирении, тем более гордой и жестокосердой ты становилась… Этот дом - мой дом, и за хлеб, который мы едим, плачу я. И вот я решительно объявляю, что ребенок останется тут… И если твое сердце слишком сухо и черство для того, чтобы почувствовать материнскую любовь к бедной сиротке, то я требую от моей жены, чтобы она, по крайней мере, позаботилась о ребенке как женщина… Если ты не желаешь потерять авторитет у прислуги, то теперь же сделай нужные распоряжения к приему ребенка, иначе эти приказания отдам я сам!
Ни одного слова не произнесли в ответ побелевшие губы госпожи Гельвиг. Другая женщина в такую минуту полного бессилия употребила бы последнее средство - слезы, но эти холодные глаза не знали слез. Она молча взяла связку ключей и вышла.
С глубоким вздохом взял Гельвиг малютку за руку и стал ходить с ней по комнате. Он вынес страшную борьбу, чтобы обеспечить родной дом этому покинутому созданию, он смертельно обидел свою жену и знал, что она никогда не простит ему горьких истин, которые он ей высказал.
IV
С улицы позвонили, и Генрих ввел в комнату мальчика лет семи.
- Добрый вечер, папа! - сказал мальчик.
Гельвиг нежно поцеловал сына в лоб.
- Добрый вечер, Натаниель. Посмотри-ка на эту маленькую девочку, ее зовут Феей.
- Глупости! Как могут ее звать Феей, когда такого имени нет?
- Так звала ее мама, - мягко сказал Гельвиг. - Настоящее ее имя - Фелисита… Это бедное маленькое созданьице… Ее маму сегодня похоронили; она будет жить у нас, и ты будешь любить ее, как сестренку, не правда ли?
- Нет, папа, я не хочу сестренки!
И мальчик, живой портрет матери, злобно поглядел на девочку. Когда та приблизилась было к нему и с сияющим взором ухватилась за игрушечную саблю, висевшую у его пояса, мальчик сердито оттолкнул ее и побежал к вошедшей матери.
- Не надо мне никакой сестры, - повторил он плаксиво. - Мама, прогони эту гадкую девочку, я хочу быть один у тебя и у папы!
Госпожа Гельвиг молча пожала плечами и стала около своего стула у накрытого стола.
- Молись, Натаниель! - приказала она. Мальчик сложил руки, как и мать, и прочел длинную предобеденную молитву. При настоящих обстоятельствах эта молитва была отвратительной профанацией прекрасного христианского обычая. Малютка ела с аппетитом. Конфеты, которые Гельвиг положил около ее тарелки, она спрятала себе в кармашек.
- Это для мамы, - сказала она доверчиво. - Она так любит конфеты, папа всегда приносит ей большие свертки.
- У тебя вовсе нет мамы! - враждебно крикнул Натаниель.
- Ну, этого-то ты не знаешь! - взволнованно возразила малютка. - У меня мама гораздо лучше, чем у тебя!
Гельвиг испуганно и робко посмотрел на жену.
- Ты позаботилась о постельке, Бригитта? - торопливо спросил он кротким, просящим голосом.
- Да.
- Где же она будет спать?
- У Фридерики.
- Разве в нашей спальне ей не нашлось бы места - хоть на первое время?
- Если ты захочешь вынести постель Натаниеля, то найдется.
Возмущенный Гельвиг отвернулся и позвал прислугу.
- Фридерика, - сказал он, - эта малютка будет ночью под твоим присмотром - будь добра и ласкова с нею. Это бедная сиротка, привыкшая к ласкам доброй матери.
- Я ничего дурного не сделаю ребенку, господин Гельвиг, но я дочь честных родителей, и мне за всю жизнь не приходилось иметь дела с комедиантами. Неизвестно ведь даже, были ли эти люди обвенчаны…
- Это уж слишком! - гневно воскликнул Гельвиг. - Сегодня мне приходится убедиться, что во всем моем доме нельзя найти ни сострадания, ни милосердия! И ты думаешь, Фридерика, что можешь быть безжалостна потому, что ты дочь честных родителей? Можешь успокоиться, эти люди жили в законном браке. Предупреждаю тебя, что буду очень строг, если только замечу, что ты обижаешь ребенка.
Он встал и отнес девочку в комнату кухарки. Она послушно дала себя уложить и скоро заснула, помолившись за папу, маму, доброго дядю, который отнесет ее завтра к маме, и за "большую женщину со злым лицом".
Фридерика пришла спать поздно ночью. Она была раздражена тем, что ей пришлось долго работать, и сильно шумела в комнатке. Маленькая Фелисита проснулась, села в постельке, отбросила локоны со лба и стала испуганно озираться на закопченные стены и жалкую мебель узкой, слабо освещенной каморки.
- Мама, мама! - громко позвала она.
- Молчи, твоей матери тут нет. Спи! - ворчливо сказала раздевавшаяся кухарка.
Девчурка испуганно посмотрела на нее и тихонько заплакала.