- Вы тем не угодили мне, князь, - ответил Михаил Павлович, - что опять нарядили свою какую-то там корифейку в мундир моей гвардии! Гвардейский мундир - не клоунский колпак, чтобы напяливать его на всех в угоду публике.
- Ты это о вчерашнем спектакле говоришь? - спросил государь, слегка сдвинув брови.
- Да, о вчерашнем! - смело ответил великий князь.
- Но ты в театре не был.
- Нет, не был, но выслушал подробный отчет о нем и знаю, что какая-то там вертушка со школьной скамьи паясничала в гусарском мундире и щеголяла каким-то кукольным ментиком.
- А, вот что тебе досадно! - рассмеялся государь. - Ну, уж за это, брат, с меня взыщи! Я первый аплодировал этому бедовому маленькому гусару и очень был бы рад, если бы у тебя целый полк таких гусариков набрался.
- Я таким полком командовать не стал бы, - ответил Михаил Павлович.
- А я, напротив, стал бы, и очень охотно. Повторяю, я от души аплодировал маленькому гусару, которого ты намерен преследовать своим гневом!
- Никого я не намерен преследовать, да и никаких преследований у меня и в характере нет! - возразил Михаил Павлович, слегка смягчившись, как всегда смягчался, наталкиваясь на малейшую уступку со стороны обожаемого брата.
- Как не намерен? Ты даже на Волконского взъелся за то, что он доставил мне удовольствие аплодировать такому бедовому гусарику.
- Я только заметил, что мне это неприятно.
- А ты поезжай посмотреть маленького полковника, и весь гнев твой утихнет!
- И не подумаю! - отвернулся великий князь, гнев которого уже почти совершенно остыл.
- Жаль! А я завтра везу в театр и принца, и шурина, которого жду сегодня, да и жену позвать хочу. Маленький полковник прямо очарователен! Я от души аплодировал ему!
- Да, и это я слышал! - не глядя на брата, сказал Михаил Павлович.
- И об этом тебе донесли? Это уже не по начальству. Аплодировать я имею полное право. Однако что у тебя новенького помимо сведений о моих аплодисментах? - спросил государь, желая окончательно рассеять тучи на челе брата. - Какой-нибудь новой сивиллы нет ли? - спросил он, намекая на страсть великого князя ко всевозможным гаданиям и предсказаниям.
- По этому поводу я могу нечто доложить вашему императорскому величеству! - вмешался в разговор министр двора.
- Ты? - спросил государь. - Что же, ты намерен стать конкурентом его высочества?
- Я никому верить не мешаю, - сказал великий князь, хотя в действительности любил, чтобы другие разделяли все его верования. - О чем же вы хотели доложить государю? Не о новой ли цыганке, что объявилась в Коломне?
- А вашему высочеству уже известно?
- Что же удивительного, что мне известно то, о чем вам успели доложить?
- Я не говорю этого, ваше высочество. Я осмелился только спросить, изволили ли вы сами быть у этой цыганки?
- Да, я был у нее и буквально поражен всем, что она сказала мне.
- Она, вероятно, знала, кто ты, - улыбнулся государь, который, напротив, очень мало верил во все чудесное и своим положительным умом любил все определять прямо и строго логично.
- Если и так, то, во всяком случае, то, что она сказала мне, поразительно. Она говорила мне о таких вещах, которые никому известны быть не могут.
- Даже мне? - спросил государь улыбаясь.
- Нет. Тебе и мне только! - ответил великий князь.
По выразительному лицу государя как бы тень проскользнула. Он понял, о чем говорил его августейший брат. Это был предмет, которого он сам никогда не касался и которого касаться никому не позволял.
- Ты один был у этой цыганки? - спросил государь.
- Нет, я был у нее с Мещерским, но входил к ней и беседовал с нею, конечно, наедине.
- И она действительно хорошо гадает?
- Она не гадает, а прямо смотрит и говорит… только на руку слегка взглядывает. Это нечто поразительное, - сказал великий князь, слегка вздрагивая.
- А где она живет?
- В Коломне, на Псковской улице, в доме секунд-майора Прокофьева, по полицейским книгам это пятнадцатый номер.
- Что же она - приезжая?
- Не знаю, право. Я ее об этом не спрашивал.
- Надо спросить об этом Бенкендорфа, - сказал государь.
- Ах нет, пожалуйста, не впутывай сюда своих жандармов. Я сказал ей, что гарантирую ей полную неприкосновенность, а свое слово я привык держать. Скажи мне, что ты не хочешь, чтобы она продолжала свое ремесло, или что ты требуешь, чтобы она совсем уехала из Петербурга, и это будет обязательно исполнено, но только мне это скажи, а не Бенкендорфу!
- Да я и не думаю изгонять ее из столицы. За что, если она зла никакого не делает? Напротив, я сам хочу съездить к ней.
Министр двора насторожился. Это, видимо, в его расчеты не входило.
Государь сразу понял это.
- Я требую, - строго сказал он, - чтобы до тех пор, пока я сам не побываю у этой гадалки, никто из моей свиты или из приближенных ко мне лиц не посещал ее. Если я узнаю о чем-либо подобном, то лицо, ослушавшееся меня, немедленно получит чистую отставку.
Все знали непреклонный характер и непреклонную волю государя. Поэтому министр низко опустил голову, а на живом, хотя и некрасивом лице Михаила Павловича выразилось полное удовольствие.
- Псковская улица, пятнадцать? - переспросил государь.
- Так точно, ваше величество, - ответил министр.
- Да, хочешь, я сам тебя довезу? - спросил великий князь. - Я не войду, войди ты один. Я только до дома ее тебя довезу.
- Отлично, поедем! - согласился государь. - Сегодня вечером, хочешь? Сегодняшний вечер у меня совершенно свободен. Маленький полковник ведь завтра выходит? - спросил он, обращаясь в сторону министра.
- Так точно, ваше величество!
- Поменяемся? - рассмеялся государь, обращаясь к брату. - Ты меня сегодня к гадалке свези, а я тебя завтра с маленьким полковником познакомлю. Согласен?
- Нет, не согласен, - ответил великий князь таким недовольным тоном, что государь поневоле рассмеялся.
- Ну как знаешь, не езди, пожалуй! Только я тебе этого полковника гусарского на съедение не отдам! Это уж как ты там хочешь. Его права и его ментик я лично защищу от твоих нападок.
Михаил Павлович с улыбкой пожал плечами. Он был уже побежден. Он видел и понимал, что мимолетный каприз его державного брата принимает все размеры маленькой вспышки страсти, и стушевался перед этой фантазией, как привык стушевываться перед всем, касавшимся обожаемого брата.
В тот же вечер государь вместе с великим князем Михаилом Павловичем в маленьких одиночных саночках направлялся в глухую в то время Коломну.
Кучер государя, привычный к его капризным экскурсиям, не удивился, когда ему отдан был приказ везти своих державных господ в отдаленную, глухую часть города, к церкви Михаила Архистратига. Там великий князь приказал свернуть влево, на улицу, расположенную прямо против храма, и остановиться перед домом секунд-майора Прокофьева.
Дом был небольшой, одноэтажный, с широкими, наглухо запертыми деревянными воротами.
На углу стоял будочник с алебардой. Великий князь подозвал сермяжного героя, который при виде гвардейского мундира застыл в трепетном ожидании.
- Обойди и вели отворить ворота! - приказал великий князь.
Государь остановил его.
- Не надо! - сказал он по-французски. - Чем меньше мы будем заявлять требований, тем лучше.
- Ей это не помешает нас узнать сразу! - заметил великий князь.
Тем не менее кучеру велено было остановиться на улице, и оба высокопоставленных посетителя пешком прошли до квартиры гадалки.
Флигель, в котором она помещалась, был в углу довольно просторного двора и отличался относительным благоустройством. Дверь ее была обита чистым сукном, у входа горел фонарь. Все говорило об известной степени культуры. В то время звонков у дверей простых и сравнительно дешевых квартир еще не полагалось; для того чтобы войти в квартиру, довольствовались первобытным стуком в дверь. Постучали и высокие посетители.
На стук появилась старуха, повязанная платком со спущенными назад концами, как обыкновенно повязываются цыганки.
- Вам кого? - осведомилась она.
Они не успели ответить, как из внутренних комнат раздался резкий голос, крикнувший:
- Впусти, Заремба! Этих гостей никто не смеет не впустить.
Старуха молча и покорно открыла дверь.
- Шире открывай, шире! С почетом принимай! - послышался тот же резкий, гортанный голос, с заметным иностранным акцентом.
Великий князь бросил торжествующий взгляд на брата. Государь пожал плечами. Но он не был еще убежден; он заподозрил чью-нибудь интригу, и его подозрение пало на Волконского.
- Пойдем! - коротко сказал он брату.
Они оба двинулись вперед, предводительствуемые старухой, и на пороге их встретила другая старая женщина, резко отличавшаяся от первой. Насколько та была проста и как-то заурядна, несмотря на свое довольно типичное лицо, настолько эта казалась тонкой, хитрой и выдавалась какой-то деланной, картинной эффектностью. Она была вся задрапирована в длинный полосатый плащ, такой, в каких евреи совершают свои молебствия. На голову ее был картинно наброшен ярко-красный платок. В черных, но тонких и стройных руках она держала маленькую золотую тросточку. Она встретила высоких посетителей на пороге своей комнаты и низко поклонилась им.
Государь пристально взглянул на нее.
- Пожалуйста, ваше величество! - сказала старая сивилла, почтительно преклоняя голову перед государем и пропуская его в комнату.
- Кто тебя предупредил о моем посещении? - строго спросил государь.