На клумбах еще осталось несколько запоздалых астр и георгинов. Эмма нарвала цветов, села на скамейку у бассейна, сплела венок и надела его себе на голову. Казимир молчал, не сводя с нее глаз.
- Ты мне очень нравишься, когда сидишь так смирно, - сказала она, протягивая ему обе руки, - будь всегда таким же умницей.
- Почему же ты запрещаешь мне любить тебя?
- Я желаю, чтобы ты был моим другом, но боюсь довериться тебе - меня пугают твои страстные порывы.
- Признайся, что ты любишь другого, и я перестану жаловаться на судьбу.
- Не могу же я признаваться в том, чего нет! Поверь, если бы мне вздумалось полюбить мужчину, то я избрала бы тебя.
- Золотые пилюли!
- Клянусь, что никто, кроме тебя, не будет моим мужем! Доволен ли ты этим? Но к этому я прибавлю, что не намерена выходить замуж.
- Девические фантазии!
- Попробуй уговорить меня, и ты убедишься, что я мраморная статуя, не хуже вот этой царицы амазонок, которая прячется там, в густой зелени.
- Чем же я могу быть тебе полезен? - спросил Казимир после непродолжительной паузы.
- Я хочу попросить тебя…
- Почему же не приказать?
- Потому что ты мой друг, а не раб.
- Говори же, в чем дело?
- Дня через два я еду в Киев, не проводишь ли ты меня?
- С величайшим удовольствием!
- Итак, решено - мы поедем вместе.
- Долго ли ты там пробудешь?
- Быть может, до весны.
- Отлично!
- У меня есть дела, которые задержат меня в Киеве на несколько месяцев.
- Тебе есть, где остановиться?
- Я буду жить у своей старой тетушки. У нее собственный дом на Подоле, но мне нужен мужчина в качестве защитника. Не хочешь ли ты быть моим рыцарем?
- И ты еще спрашиваешь? - вскричал юноша. - Боже, какое счастье сулит мне грядущая зима! Сколько приятных вечеров проведу я с тобой, сидя у камина!
- Дай мне слово, что ты не нарушишь моего душевного спокойствия.
- Постараюсь быть таким же хладнокровным, как ты.
- Я вовсе не хладнокровна. Просто во мне нет страстных порывов, и тебе советую их сдерживать.
За ужином Эмма подняла свой бокал, чокнулась с Казимиром и шепнула ему:
- За счастливое будущее!
На прощание, садясь в коляску рядом с матерью, она протянула ему руку и прибавила:
- Можешь поцеловать ее, я тебе не запрещаю.
Юноша впился губами в изящную маленькую ручку, которую у него быстро отняли.
- До свидания! - раздалось в ночной тишине, и сытые вороные лошади помчались по дороге, поднимая целое облако пыли.
Весь следующий день Казимир провел со своей матерью, а вечером принялся укладывать чемодан. На этот раз расставание было для него не так тягостно, как прежде - его манил за собою чудный призрак.
Рано утром он был уже на ногах и вышел в сад, где вскоре столкнулся со своей матерью. Глаза старушки были заплаканы. Она села рядом с сыном на скамейку и молча пожала ему руку.
- Обещай мне, - начала она, с трудом сдерживая душившие ее рыдания.
- Что такое, милая мама? - спросил молодой человек, горячо целуя ее руки.
- Будь осторожен… Эмма…
- Да она и слышать не хочет о моей любви!
- Она так говорит, но я этому не верю… Предчувствие редко обманывало меня… она теперь не случайно тебя преследует… тебе грозит опасность.
- Даю тебе слово, что я буду осторожен.
Ровно в два часа пополудни приехала Эмма в дорожной карете, нагруженной сундуками, шкатулками и картонками. Горько плакала старушка Ядевская, расставаясь с сыном, и потом долго глядела вслед удаляющемуся экипажу.
Молча смотрели молодые путники на мелькающие мимо них поля, нивы, рощи, села и убогие деревушки. К югу тянулись стаи диких уток, в воздухе раздавались отдаленные звуки свирели или заунывной малороссийской песни.
Наконец Эмма обратилась к своему спутнику с вопросом: "Не знаком ли он с графом Богуславом Солтыком?"
- Нет, - отвечал Казимир. - Но я слышал от моих товарищей, что это какая-то странная личность, непонятная смесь Гамлета с Монте-Кристо.
День клонился к вечеру. Вдали показались позолоченные купола киевских соборов; на западе небо было красно, как огонь. Вскоре наступили сумерки. Вся окрестность подернулась легким туманом; на небе одна за другой засверкали звезды; карета въехала в густой лес. Кучер остановил лошадей и зажег фонари. Вдруг в стороне от дороги, над болотом, что-то блеснуло.
- Блуждающий огонек, - заметил Ядевский.
- Мой символ, - ответила девушка. - Не ходи за мной, если я поманю тебя, а то попадешь в болото и погибнешь.
- Какие пустяки! Разве ты сирена, прельщающая путника для того, чтобы утопить его?
- Не только русалки губят легковерных юношей.
Было уже поздно, когда карета въехала в Киев, но дома и улицы были еще освещены, а по тротуарам двигались толпы гуляющих. По мере того, как путники приближались к Подолу, прохожих становилось все меньше. Фонари едва мерцали. В этой части города царил полумрак - лавки уже давно были закрыты. Наконец усталые лошади остановились перед маленьким одноэтажным домиком с закрытыми ставнями.
Путники вышли из кареты, и Казимир позвонил у подъезда. Но прошло несколько минут, прежде чем дверь отворилась. На пороге показался старый седой лакей с фонарем в руках. Почтительно поцеловав руку Эммы, он начал вынимать из кареты багаж.
- Теперь мы с тобой простимся, - обратилась Эмма к своему спутнику. - Я очень устала и хочу отдохнуть. Мой кучер довезет тебя до твоей квартиры, а завтра вечером я жду тебя к чаю.
Они расстались.
На лестнице Эмму встретила скромно одетая старушка с серыми плутовскими глазами и ярким румянцем на щеках.
- Елена?
- К вашим услугам, барышня.
- Ты уже получила распоряжения?
- Точно так.
- И знаешь, что будешь считаться моей тетушкой?
- Да, для посторонних, для вас же я самая покорная раба, - и старушка повела Эмму через ряд роскошно обставленных комнат.
- А это ваша спальня, - сказала она, отворяя последнюю дверь.
- Хорошо.
Эмма сняла дорожное платье, надела меховую кофту и села пить чай. Елена стояла у дверей, не спуская глаз со своей барышни.
- Какая же вы хорошенькая да молоденькая! - вздыхая, проговорила она и, печально понурив голову, вышла из комнаты.
Девушка заперла за ней дверь, достала из шкатулки конверт, полученный от апостола, внимательно прочла все инструкции и не легла в постель до тех пор, пока все бумаги не сгорели в камине дотла.
VI. Весталка
На другой день рано утром Эмма написала письмо матери и записочку приятелю своего покойного отца, участковому приставу Бедросову. На ее звонок явилась Елена с завтраком на подносе и вслед за нею старик лакей в парадной ливрее. Лукавые глаза его так и бегали по сторонам.
- Как тебя зовут? - спросила девушка.
- Борисом, сударыня.
- Отнеси эту записку участковому приставу Бедросову.
- Слушаю-с, - проговорил старик и, согнувшись в три погибели, пошел по направлению к двери, но тотчас же остановился и прибавил: - Я должен предупредить вас, сударыня, что для посторонних посетителей я глухонемой.
Эмма кивнула и, выпив чашку кофе, начала одеваться с помощью Елены.
- Ты поедешь со мной, - сказала она, охорашиваясь перед зеркалом.
- Как прикажете.
- Есть ли у тебя приличное платье, чтобы изобразить мою тетушку?
- Здесь уже все припасено.
Несколько минут спустя обе женщины вышли из дома пешком.
- Где здесь Красный кабачок? - тихонько спросила Эмма у своей спутницы.
- В нескольких шагах отсюда, - ответила старушка и повернула в узкую грязную улицу, где стоял шинок, красная крыша которого виднелась из-за высокого забора. - Вот он, - шепнула она, указывая глазами на невзрачный домик.
Оттуда они поднялись в старый город и остановились перед окнами магазина, в которых были выставлены фотографические портреты. Эмма осталась на улице, а Елена вошла внутрь и через минуту появилась с большим конвертом в руках.
Возвратившись домой, Эмма отпустила свою служанку, села на диван в гостиной и вынула из конверта портрет графа Солтыка. Долго и внимательно вглядывалась она в него, как бы изучая каждую черту лица, не хуже любого сыщика, рассматривающего портрет преступника, которого ему поручено поймать.
Граф был изображен в меховом шлафроке с длинной трубкою в зубах. Это был поистине красавец-мужчина: правильные, словно из мрамора высеченные черты лица, большие глаза, в которых светились ум, энергия и страстность, - одним словом, он обладал в высшей степени привлекательной наружностью.
Портрет графа еще лежал на столе, когда в гостиную вошел Бедросов, живой, проворный мужчина лет сорока, невысокого роста, с жиденькими волосами, выдающимися скулами и крошечным уродливым носиком. Поцеловав руку Эммы, он подвел ее к окну, чтобы лучше рассмотреть ее лицо, и воскликнул в порыве неподдельного восторга:
- Боже мой, как вы выросли, как похорошели! Давно ли я носил вас на руках! А помните ли вы, как запрягали меня в тележку да погоняли кнутиком? Как я рад, что мне привелось увидеть вас снова!
- Я очень рада найти в вас старого искреннего друга, - с приветливой улыбкой ответила Эмма.
- Звание друга я принимаю с благодарностью, но от старого отрекаюсь категорически! Разве я седой дряхлый старик? Я мужчина, как говорится, в расцвете лет! - и он расхохотался. - Да, милая барышня, в качестве друга вашего покойного батюшки я готов вас охранять от всех зол и напастей, но вместе с тем оставляю за собой право иногда и приволокнуться за вами.