Не всё, конечно, так просто с этим этнографическим обществом. Что-то тут нечисто… Наверняка, они не те, за кого себя выдают. Хотя, с другой стороны, а почему бы и нет – прослышали, что он мечтает пожить на родине отца, способен написать бестселлер… Как говорится, задачи и цели совпадают… Да чёрт с ними! Главное, он волен жить, как захочет, безо всяких условий, ограничений и контроля. А может, и вправду им достаточно только книги о его житье-бытье тут. Хотя, всё-таки подозрительно… Да плевать, в конце концов! По возвращении он напишет такую книгу о России! Бестселлер! Всё изнутри! Всё испытано на себе. Никаких выдумок. Великая правда о России, от самых её глубинок до самой элиты! А название: "Американский русский". Или "Русский американец". Нет, лучше – "Я был русским столько-то месяцев". Или лет. Надо подумать… Это будет бомба! Это сколько же можно будет на этом деле заработать?! И, главное, уже есть заказчик! Да он ещё устроит аукцион среди издателей!.. Они будут рвать его рукопись друг у друга зубами! Ну, кто больше, господа? А он не спешит… Ну, кто больше всех?.. А дальше – его собственная газета! Нет, журнал. Точно, журнал. Что-нибудь почище "Плейбоя" или "Пентхауза". Да ещё с русским опытом… Вот тогда Фрэнк приползёт к нему на коленях…
У Аполлона разыгралось воображение. Он представил, как сидит в роскошном кабинете за огромным столом. Входит Фрэнк. Он умоляюще-заискивающе смотрит на Аполлона и говорит с дрожью в голосе:
– Пол, ну, пожалуйста, ну возьми меня! Ты же знаешь, на что я способен.
А он его спросит:
– А быков дразнить в Коста-Рику поедешь, Фрэнк?
– Да, да! Я их буду фотографировать крупным планом! У меня лучший фотоаппарат во всех Штатах, Пол!
И тогда он ему скажет:
– Ладно, Фрэнк, пакуй чемодан… На два года на Аляску. Моржей и белых медведей фотографировать. А ты как думал?!
Аполлон блаженно заулыбался, не открывая глаз.
А девочки тут ничего!.. С этой проводницей Валей всё так многообещающе началось… Дьявол! Такого с ним ещё никогда не приключалось. Это же кому рассказать – не поверят. Вот смех бы был – вернуться из России с полным простором в штанах. Смех… Лучше уж застрелиться тогда… А зубки у неё острые… Смейся, не смейся, а теперь всё равно, пока не заживёт, придётся помучиться воздержанием… А может, лучше книгу тогда назвать "Оскоплённый в России"? Ха-ха. Или что-то в этом роде. Надо будет взять на заметку…
Ладно, хватит о прошлом и отдалённом будущем. Настраиваемся на ближайшее будущее. Установка на полное перевоплощение из американца в русского. Забыть все свои американские привычки, вспомнить всё, о чём рассказывал отец. Самоконтроль и ещё раз самоконтроль. Уже чуть не прокололся со своим "проблем серо"…
Аполлон, по-прежнему с закрытыми глазами, вяло зашевелил губами.
Я успокаиваюсь и расслабляюсь… Я в России… Я русский… Так, отец, рассказывал, что из Михайлова Хутора обычно был какой-нибудь транспорт в Синель, на спиртзавод. Хотя, сколько лет уже прошло. Может, там уже и завода давно нет… Я гражданин России… Гражданин СССР… Гражданин…
– Гражданин, – пожилой упитанный милиционер с погонами лейтенанта остановился возле загорелого светловолосого парня в бежевых шортах и зеркальных очках, вальяжно развалившегося на одной из привокзальных скамеек, – гражданин!
Тот продолжал сидеть в вызывающей позе, закинув ногу на ногу так, что высветился протектор кроссовки с прилипшим к нему окурком.
Милиционер, придав своему и без того строгому лицу ещё более строгое выражение, наклонился и тронул Аполлона – а это был, конечно же, он – за плечо:
– Гражданин!
– Who (произн. "Ху") кто (англ.)… – Аполлон встрепенулся и, видимо, ещё не придя в себя от дрёмы, сбрасывая одну ногу с другой, носком кроссовки задел милиционера.
Тот ойкнул и, согнувшись, схватился обеими руками за пах, куда пришёлся удар. Аполлон же, резко опустив ногу, тоже сморщился и инстинктивным движением рук прикрыл аналогичное место у себя.
Публика, находившаяся поблизости, с недоумением и любопытством наблюдала за происходящим. Женщина, дремавшая на этой же скамье и открывшая глаза при первой призывной фразе милиционера, испуганно вскочила и, схватив свою поклажу, торопливо отбежала в сторону.
Случайный удар, хоть и пришёлся в болезненное место, был, видимо, не столько сильным, сколько неожиданным. Милиционер тут же очухался, хотя страдальческая гримаса не сошла с его лица; рука его дёрнулась, было, к кобуре, но на полпути остановилась.
Аполлон тоже оправился от неожиданного поворота событий, коснувшегося его травмированного органа.
– Извините, – пролепетал он. – Простите, пожалуйста. Я не хотел… Это получилось случайно.
– Ты!.. Ты!.. Вы!.. – милиционер то ли не находил подходящих для данной ситуации слов, то ли никак ещё не мог перевести дух после полученного удара. Наконец вдохнул поглубже и выдохнул:
– Оскорбление!.. Матом… При исполнении… – он на мгновение задумался. – С нанесением тяжких телесных повреждений…
Страдальческое выражение его лица уже сменилось на почти свирепое. К нему вернулось – только что подмоченное – достоинство представителя власти. Глядя на рассвирепевшего человека в форме, Аполлон побледнел.
– Гр-р-ражданин, пр-р-ройдёмте в отделение, – рыкнул лейтенант и, увидев, что к ним уже приближается ещё один блюститель порядка, добавил, обращаясь к нему:
– Иван, в отделение этого пляжника!
"Ну вот, влип… Размечтался…", – тоскливо подумал Аполлон.
Отделение милиции находилось рядом, в здании вокзала, только вход был с торцевой его стороны.
В небольшой комнате, с окном, затянутым вылинявшей занавеской, стояло два стола – один напротив двери, второй под окном; в углу между столами покоился массивный сейф какого-то серо-буро-малинового цвета; у стены слева – небольшой шкаф; рядом – несколько потёртых стульев.
Вошедший вслед за Аполлоном молодой сержант, которого звали Иван, кивнул на стулья:
– Садитесь, задержанный.
Аполлон сбросил с плеча сумку и сел на крайний стул у шкафа. Сержант за столом напротив начал раскладывать какие-то бумаги.
Вошёл лейтенант, задержавшийся на площади перекинуться парой слов со знакомым.
– Вот, Ваня, – начал он, с покряхтыванием располагая своё грузное тело за другим столом, – ты колысь бачив таке?
Аполлон заметил, что тон лейтенанта уже не такой суровый, даже с каким-то оттенком благодушия. Вообще, внешний вид этого грузного немолодого человека был нисколько не воинственный. Было очевидно, что из себя он выходил крайне редко и когда уж совсем, наверное, бывало невмоготу.
Лейтенант словно угадал мысли Аполлона:
– Скильки рокив служу на станции, а такого зи мною ще нэ було.
– Что? – молодой милиционер закурил. – Оформлять протокол?
– Почекай, – лейтенант повернулся к Аполлону. – Вот ты мени скажи, хлопче, звидки ты взявся тут такий? Скильки працюю… та чого працюю – скильки живу, а такого попугая, та ще в трусах, у самому людному мисци ще николы нэ бачив. Та щоб ще й ногами махав. Ни, ты подывысь, подывысь на нього, Ваня, ты колысь бачив таке чудо? Хоч бы окуляры зняв, петух.
Аполлон догадался, что этот не совсем понятный для него язык, на котором говорил лейтенант, – украинский. И в самом деле, здесь, в приграничной зоне Украины и России, был в ходу свой, особый язык – невообразимая смесь украинского с русским, причём диапазон пропорций их был очень широким – от почти чистого украинского или русского до "пятьдесят на пятьдесят", да иногда ещё и с белорусским акцентом – Белоруссия тоже рядом. Тем не менее, все друг друга прекрасно понимали. Хотя у лейтенанта явно доминировал украинский, смысл сказанного им Аполлону был ясен, как божий день.
– Ладно, давай паспорт.
Аполлон достал из кармашка сумки паспорт, с некоторой робостью протянул лейтенанту. Тот взял документ, раскрыл, прочитал:
– ИванСв Аполлон Флего… гон… Флегонтович.
Перевернул несколько страничек, посмотрел на фотографию, перевёл взгляд на задержанного. Аполлон побледнел и даже как-то сжался.
– Окуляры зними, Аполлон Флегонтович, – сказал лейтенант.
Было заметно, с каким удовольствием лейтенант произнёс непривычное имя-отчество. Аполлон понял, что от него требуют, нехотя снял очки.
Оба милиционера уставились на него, как в экран телевизора с Пугачёвой на сцене. Аполлон с обречённым видом посмотрел на лейтенанта.
– Це хто ж тэбэ так розмалював? Як яйце на Паску, – похоже было, что лейтенант даже обрадовался неожиданному открытию. – Та вин, сдаеться мени, и вправду цаца. А я вже було подумав, що вин брыкнув мэнэ спросонку.
Аполлон поспешил подтвердить это первоначальное предположение, обрадовано кивнул головой:
– Конечно спросонку! Да вы сами подумайте, какому идиоту придёт в голову бить милиционера?.. Задремал я на солнышке.
– И що ж тоби приснилось? Судя по тому, як ты мэнэ обизвав…
В этот момент открылась дверь, и в комнату вплыла полная женщина лет пятидесяти с хозяйственной сумкой.
– А-а-а, Матвеевна, – лейтенант обрадовано привстал навстречу вошедшей, – сто рокив тэбэ нэ бачив.
Женщина тоже расплылась в улыбке:
– Здравствуй, Петрович! – она повернулась к Ване. – Здравствуй, Ванечка!
Она снова повернулась к лейтенанту:
– Я по делу к тебе, Петрович.
Заметив сидящего у стены Аполлона, женщина как бы вскользь, но с любопытством, пробежалась по нему взглядом.
Лейтенант не преминул использовать момент для того, чтобы доставить себе, а заодно и своей знакомой, удовольствие насладиться лишний раз таким редким сочетанием:
– Це, Матвеевна, Аполлон… – он заглянул в паспорт, – Флегонтович ИванСв!