- Только ничего не выдумывай! - напряглась Стаська, заподозрив подтекст в теткиных словах. - Человек попал в трудные обстоятельства, а при этом бросился спасать Василия Федоровича, разве можно было не помочь?
- Ну разумеется!
Тональность утверждения осталась непонятной - не то скептицизм, не то полное одобрение проявленной племянницей человечности.
- Как, ты сказала, его фамилия?
- Больших. Серафима помолчала.
- А ведь я его знаю! - наконец поразила княгинюшка заявлением. - Точно это он! Помнишь, когда Евгеньюшка попал в аварию и у него были страшные открытые переломы?
- Ну еще бы! Помню! - подтвердила Стася осторожно.
- Меня тогда врач, который принимал Евгеньюшку в больнице, отвел в сторонку и сказал: "Если хотите, чтобы он полностью восстановился, встал на ноги и не хромал, попробуйте попасть к доктору Больших". Я спросила, что, мол, он светило какое, профессор, а врач усмехнулся. Нет, говорит, простой доктор, молодой причем, без званий и степеней, но гений. И если вам кто и поможет, то только он, я сделаю все, что могу, но…
- Да ничего такого я не помню! - до глубины души возмутилась Стаська.
- А я тебя и не посвящала в детали, не до того было! Я подключила все свои знакомства, какие могла, и договорилась. Знаешь, поразилась, когда Евгеньюшку привезла на "скорой" в эту больницу, в которой гений-то работал. Простая районная больница, и вышел нас встречать высокий, большой замученный мальчик, по чьей-то там просьбе оставшийся после суточной смены специально, чтобы принять нас.
- Никакой он не мальчик, а здоровенный, так же замученный мужик с седыми висками! - недовольная "ничегонезнанием", капризно возразила Стаська.
- Так сколько лет прошло! Десять почти. Тем летом ты как раз госэкзамены выпускные сдавала. Неужели ты его не помнишь? Ты ж в больницу к Евгеньюшке ходила постоянно, сталкивалась наверняка с его лечащим врачом?
Стася старательно напрягла память. Больницу помнила, и дядю Женю, веселившего всю палату анекдотами и шутками, и как фломастерами разрисовывала его гипс цветочками и бабочками для "красивости и отдохновения глазу от белизны" по его просьбе. И как они втроем с Симой и дядей Женей тайно от медперсонала распивали шампанское за ее окончание университета и их застукала медсестра. А вот врача дяди-Жениного…
Ей стало совсем уж обидно и жаль, что она не узнала, не увидела его тогда.
- Нет, не встречалась я с врачом.
- Зато сейчас встретилась! Москва большая деревня, все друг друга если не напрямую, то через кого-то знают. О нем тогда легенды ходили. Этого Больших втихаря и к первым лицам цэкашным вывозили врачевать, если слухи не врут.
- Вывозить-то вывозили, но, как я понимаю, ни денег, ни наград и званий не давали. Правильно, зачем? Лечит себе и так докторишка! - неизвестно почему кинулась защищать Больших от несправедливости Стаська.
- Слава, ты чего? - остудила ее тетушка. - В нашей стране всегда так: либо дело делать, либо награды и звания получать, по-другому редко выходит. Теперь он, видишь, спасает людей в мировом, так сказать, масштабе!
- И не одобряет пафоса.
- Да ты что! Еще и скромным остался! Де-ла-а! А говорят, что перевелись мужики на Руси! Врут! - И переключилась на иные дела: - Ладно, пусть почивает твой герой. Перейду, пожалуй, к шкурному интересу. Слава, ты дневнички-то прихватила или не до них было?
- Повезло тебе, княгинюшка. Я сначала дом проверила, тетрадочки твои нашла и в сумку сложила, а после Василия Федоровича обнаружила. И закрутилось все. - Стася загрустила, вспомнив о машине. - Но ехать второй раз все равно придется, свое авто забирать.
- Хочешь, я Виктора попрошу, он на электричке доедет и перегонит твою машину?
Виктор, водитель индивидуального такси, которого тетушка вызывала, если имела надобность куда-либо ехать, практически личный водитель, благоговеющий перед княгинюшкой до восторга, выказывая готовность мчаться на ее зов в любое время дня и ночи.
- Посмотрим, - неопределенно буркнула Стася.
Они поговорили еще немного, тетушка старательно записала продиктованные Стаськой номера справочных больничных телефонов - узнавать о здоровье дачного соседа, рассказала о новом кулинарном шедевре, освоенном Зоей Михайловной, и удавшемся необыкновенно пироге, посетовав, что племяннице не удалось его отведать с пылу с жару.
- Приезжай завтра. На Кулишки сходим, в церковь, пирога поедим.
- А бог его знает, что завтра будет, - не обнадежила обещанием Стася.
Попрощались они как-то невесело. Отчего бы это?
Полночи Стаська вертелась, крутилась, вздыхая тягостно, все передумывала обрывки каких-то тревожных, отгоняемых мыслей, впадала, как в омут, в короткий сон-забытье, просыпалась перепуганно и начинала снова ворочаться.
Диван, на котором она устроилась в гостиной, уступив свою большую кровать-лежанку в спальне "хорошему доктору", не имел к ее растревоженному состоянию никакого отношения. Этот монстрик, как и кровать, радовал, можно сказать, потрясал своей монументальностью и при раскладывании превращался в трехместный что вдоль, что поперек спортзал спальных возможностей. Стася долго и упорно выискивала себе "диванчик" нехилых размерчиков и примерялась, проводя в магазинах полевые испытания посредством укладывания тела на предлагаемые поверхности.
- Что ли не в меру ты впечатлительная, Игнатова? Или барышня нервная? - выдвигала предположения своего беспокойства Стаська.
Вставала, плелась в кухню попить водички, посещала туалет, снова ложилась… и все повторялось сначала.
Часа в три ночи Стася сдалась. Откинула одеяло в сторону столь решительным резким жестом, что оно разноцветной бабочкой упорхнуло через спинку дивана на пол. Ворча под нос нелицеприятные определения самой себе, она подняла одеяло, бросила его назад на диван и пошагала в кухню, исконно российское пристанище от всех забот.
- Хватит! - приказала себе госпожа Игнатова строго. - Все! Набаловалась! Давай напрямую!
А напрямую, откинув пенообразный камуфляж предлагаемых поводов своего беспокойства и бессонницы, выходило только одно.
- Итак, Станислава Романовна, - обратилась она к себе, - по всему получается, что угодила ты со всего размаху в обстоятельства непреодолимой силы, именуемые в народе просто и изящно: попадалово! Или, по-домашнему, с намеком на изыск: попадос! Поздравляю!
Она включила чайник, достала чашку, заварку и машинально заварила себе чаю - а что еще делать в три часа ночи на кухне после таких открытий? Оно, конечно, можно и коньяку либо водочки дернуть за помин былой беззаботной жизни, но у крайне редко пьющей Стаси спиртного в доме не имелось.
Попивая маленькими глотками обжигающий чай у кухонного окна, Станислава разглядывала ночной урбанистический пейзаж.
О чем думает женщина, стоя ночью у окна? Как правило, о горестном и печальном - в радости спят счастливо и сладко, смеются и делятся ею с окружающими. О фатальном размышляют в одиночку.
Ночью у окна. И днем, и утром, и вечером, и не только у окна - везде.
Ну и чем таким она мучается? Какое такое горе-то?! А?!
Руки-ноги на месте, голова тоже, работа есть, деньги зарабатывает, родственники - слава тебе, Господи! - живы-здоровы и в полном порядке!
- Что ты переполошилась? Ничего же не случилось! - сделала она последнюю попытку уговорить свое мечущееся сердечко.
Быстро поставив чашку на подоконник, пока не передумала, Стаська на цыпочках пробежала через коридор в спальню, стараясь не шуметь, вошла, включила ночник у кровати и стала рассматривать причину своего "попадалова".
Степан Сергеевич Больших спал, перевернувшись на спину, раскинув руки и ноги, как в русском поле, предоставившем просторы для отдыха, практически скинув с себя одеяло, лишь уголком прикрывшее часть левой ноги и кусочек боксерских трусов с незатейливым рисунком ромбиком - любуйтесь! - во всей красе полностью соответствующего фамилии тела.
Сон и отдых, пусть и непродолжительный, но исцеляющий, немного стер серый оттенок с кожи лица, поубавил теней вокруг глаз и височной желтизны.
"Сколько ему лет? Виски седые, и в волосах пряди седины, морщины. Мужские такие морщины. Я о нем вообще ни черта не знаю!" - думала Стаська, совершенно бесцеремонно, без глупых зазрений совести разглядывая спящего мужика. Она постояла еще немного, порассматривала его, вздохнула тихонько и вышла, выключив свет.
"Странная штука жизнь! - смиренно рассуждала Стася, вернувшись к своему чаю и оконным наблюдениям. - Человек привыкает к определенным обстоятельствам, уживается в них удобно, и ему кажется, что это навсегда. Мы никогда не готовы к переменам, и ничто не предвещает, не предупреждает, но в одну секунду происходит что-то - и бац! Ты в новых обстоятельствах, и "здравствуй, новая жизнь!". Ехал себе, ехал, подпевал песенкам из радиоприемника, пукал, радуясь одиночеству в собственной машине, - и хлоп! Авария или человек выскочил прямо тебе под колеса, и ты виноват! И все! Привет семье - попадалово полное! Или голова закружилась пару раз, ты к доктору, а он тебе диагноз из серии "Вы теперь инвалид!". Да что угодно! В один миг! Вон, инфаркт у соседа, а тебе дверь такой вот доктор открывает! Приплыли! Все!"
Станислава Романовна Игнатова, разглядывая пустынную ночную улицу через кухонное окно, с ясностью прозрачного утра понимала, что у нее началась новая жизнь.
С того момента, когда заспанный мужик в не застегнутых до конца джинсах распахнул перед ней дверь, началась ее новая жизнь.
До этого была старая, без Степана Больших и намека на возможное его присутствие в пространстве.
А теперь началась новая.