Я испугалась, что девчонки действительно могут ко мне ворваться и обнаружить свои игрушки. Я спрятала украденное в сундук с бельем. К тому же в качестве конспирации я попыталась игрушки эти замаскировать: перекрасила белую собачку Ксюши в ярко-красный свет. От этого зверь стал совсем некрасивым. Но одновременно это была та же самая собачка, но теперь - испорченная. Осознав свою оплошность, я не слишком-то расстроилась. Неожиданно для себя получила новые, приятные ощущения. Нанося урон игрушкам, я воображала, что калечу их бывших хозяев. Так, мстя Валерке, я с превеликим удовольствием отрезала уши ее белого Чебурашки, а заводного мишку бросила в воду и держала его там до тех пор, пока механизм безнадежно не заржавел. Прессованную из поролона собачку Маши я ногтями разорвала на мелкие-премелкие кусочки. Вещи эти мне было не жалко, напротив, имея теперь сломанные игрушки, я чувствовала себя одной их тех избалованных детей, что ничуть об игрушках не заботятся, позволяя себе их ломать, потому как через несколько дней родители купят новую забаву.
Едва я достигла более или менее самостоятельного возраста, так сразу же осуществила давнее свое мечтание: приобщилась к одинокому скитанию по пустынным пляжам. Не то чтобы это доставляло мне удовольствие. Я казалась себе безликой, затерянной песчинкой. Я сливалась с окружающим миром. Я была зноем и маревом, испариной на коже моря, мифической саламандрой, возникшей от танца солнечных лучей по раскаленным камням.
С утра и до позднего вечера, прихватив с собой краюху хлеба да бутылку пресной воды, отдавалась я своему, по мнению большинства, безделью. Ходила по пляжу - ноги утопали в мягком желтом песке, задерживая дыхание, глубоко ныряла. Вниз, вниз… С глазами, раскрытыми, не защищенными стеклами очков для плавания. В мутной бледно-зеленой толще морской воды я видела косые и тонкие солнечные лучи. Очертания их казались размытыми. Поднималась, жадный делала вдох, для того чтобы снова, опуститься вниз, еще глубже.
Я помню, что тот день не был жарким - начало сентября, - последнее солнце и прохладный ветер вынудили меня спрятаться за кустом. Лежала ничком, прикрыв веки, впитывая кожей скупое тепло. Песок рядом заскрипел - открыла глаза, - незнакомец присел на корточки и, улыбаясь, смотрел на меня. Мне бы испугаться, но не хотелось. Он был молодым и почти красивым. Руки покрыты мелкими царапинами почти до локтя: наверно, собирал шиповник. Он попросил разрешения прилечь со мной рядом.
- Пожалуйста! - разрешила я и перевернулась на спину, ослепив незнакомца своей наготой.
Прошло менее пары минут, как его рука блуждала по моему телу. Сначала - робко… смелее… наглее… бесстыдно…
Истекая желанием, я делала вид, что ничего особенного не происходит. Такая вот игра: завороженная последним летним теплом, безжизненная наяда и путник, соблазненный ее красотой.
Многого он себе не позволил: кончил, едва поднес свой член к моим полуоткрытым губам. Полежал немного рядом.
- День сегодняшний - холодный. Нагоняет грусть, - сказал.
- Да. Скоро осень, - ответила я.
- Как думаешь, вода, сегодня очень холодная?
- Не знаю.
- Ладно, подожди меня.
- Конечно.
Прищурившись, посмотрела ему вслед. Он смело нырнул в море. Я не стала его ждать. Подхватила свои вещи и пошла прочь, кромкой моря - лицом на восток. Предзакатное солнце - воспаленное око неба смотрело мне в спину, соленые волны слизывали мои оставляемые на вязком песке следы.
ЖЕРТВА ПЕРВАЯ
Провались во мне, мой зритель… К черту провались! В хвост его, в копыта, в грязный анус превратись! Растворись во мне как сало в топке тает, оставляя смрадный запах. Черный дым. Душной копоти налет. Коркой гноя истекая, ты еще таишь улыбку? Отстраненным себя видишь: думаешь, имеешь собственную мысль? Ты и я - не отделимы: жирной, в синих жилах пуповиной скреплены. Преисполнившись надменности ко мне - преисполнишься надменности к себе. Победитель - я: ты горечью отравишься - собственным же ядом. В словах, сумрачным сознанием моим рожденных, ты барахтаешься, как барахтается в околоплодных водах эмбрион.
Я - твое семя, я - твое мясо. Я - твоя хижина и твое ничто! Я - твоя жертва, я - твой палач. Сердце мое, как кровью сочащая матка, - пустое и болезненное. Бьется тихо, глухо. Выдох-вдох… выдох-выдох… выдох… тишина…
Одиночества тем вечером было так много, что суставы скрипели, как петли старой покосившейся двери. Я села за компьютер.
Вышла в Интернет. В поисковой строчке набила: "RAW PORNO" - "сырое", стало быть. Захотелось, знаете ли, каких-то неожиданных получить ощущений. Нажала кнопку "энтер". Выскочило всякое, в том числе и сайт знакомств.
Зашла на него, осмотрелась: грустные лица, в ожидании даже не счастья, а какого-либо действия извне. Я хотела выйти вон, но обратила внимание на имя "Виктор". Мальчик этот две свои роскошные повесил фотографии. На первой он сидел в деловом костюме на белом диване. Второе фото было куда интересней: теперь он располагался на диване коричневом. Развалившись, одетый в веселую клеточку семейные трусы и расстегнутую черную рубашку, что щедро оголяла его торс, помеченный тату русалки.
Но какое же замечательное он написал приветствие:
"Здравствуйте, все дуры, что сегодня здесь собрались! Протираете на стульчиках свои изнеженные жопки? Что вы можете мне рассказать? Поговорить о тряпках? О модных курортах, которые посетили? Связать двух слов не сможете! Тупицы!
Мастурбируете у экрана? Да? А слабо вам взять и снять трусы, показать прыщавые пизденки!
Все вздыхаете? Все прынцев ждете? На лошадках да с большими кошельками? Так прынцы для прынцесс, а не для вас - убогие!
Что вы можете сказать: "Ой, да я - не такая! Я здесь проездом! Я жду трамвая!" Дегенератки! Не пишете мне девочки, пишите!"
Я стала изучать остальные данные, что Виктор для посторонних взглядов предоставил. И здесь меня ожидало новое удивление. Вопреки заглавному нервному выкрику он аккуратно и добросовестно заполнил, предоставленную администрацией сайта анкету: лет ему-де столько-то, любит он то и это, рост такой-то, вес такой.
Фото в трусах; подробно составленная анкета со всеми признаками занудства и в наивысшей степени злобное приветствие, что при наличии веры в ум человеческий, существующий наяву, могло сойти за тонкий юмор либо за столь же тонкий расчет, где цель - привлечь к себе внимание. Диссонанс трех представлений об одной личности вызвал во мне замешательство.
Я клюнула на эту приманку. Мне стало любопытно. И я впервые в жизни вступила в безличную связь через Сеть. Я написала Виктору письмо, которое, по моему мнению, по амплитуде ярости мало чем отличалось от приветствия, составленного им: "Не вяжу, а только плету. Жопа - изнежена до ужаса. Только что закончила курсы режиссеров. Обращайся, может, в кино сниму, бедолагу".
Мне на удивление ответ пришел тут же: "Я уже снимался". - "Вот, хрень!" - подумала я.
Я знаю о том, что первое впечатление - истинное. Как у всякой психопатки, у меня хорошо развита интуиция - предчувствие меня никогда не подводило. Однако - и в этом более всего проявляется моя нервозность - чувствам своим я не доверяю: спонтанность своих ощущений пытаюсь проверить разумом, который, к несчастью, меня обычно подводит.
Почему я столь многословно распыляюсь о предыстории знакомства с Виктором? А потому, что после первого же его ответа мне стало понятно, что Виктор этот - человек неинтересный. Скучный. Нытик. Но вера в высшее начало человеческое, а может быть, просто мое безделье, подтолкнули меня продолжить разговор. Я послала ему свою фотографию - в ответ мне пришло пошловатое: "Ты - симпа! У тебя чувственные губки".
Позицию общения я выбрала "свободолюбивую, но Виктором заинтересованную" плюс небольшое чувство юмора, короче, драматургия разговора свелась к тому, что приблизительно на послании двадцатом Виктор стал просить "созвониться".
Я задумалась над этим предложением. Стоит ли? Внутренний голос орал: "Не надо! Ничего хорошего здесь не получится!" Однако я, как всегда, поступила наперекор себе: позвонила.
"Привет", - сказал он. Голос Виктор был обычным, построение речи казалось еще более примитивным, чем его письменные послания. Но при этом он проявлял ужасающую самоуверенность по отношению к собственному бытию и непримиримую агрессивность к тому, что хоть немного противоречило его воззрениям. Короче говоря - Виктор во всем себя считал правым, а не это ли есть главный признак скудоумия?
В процессе телефонного общения мы договорились, о том, что завтра я позвоню ему в 19.30. А еще Виктор по секрету мне сообщил, что он вовсе не Виктор, а Петр. И что он написал книгу: прежде чем я с ним встречусь, мне желательно зайти на сайт такой-то и с творчеством его подробно ознакомиться.
Было поздно - около двух часов ночи. Читать что-либо - а тем более некий эпос и без того надоевшего мне "Виктора-Петра" - было лень. Я чувствовала себя утомленной общением с чужим человеком. С прескверным настроением приняла душ. Струи воды казались мне липкими. И с неизменившимся к лучшему настроением бухнулась лицом в подушку и отчаянно захрапела.
Проснулась поздно. Встала. Выпила чаю. Привела себя в порядок. Совершенно не чем было заняться. Ходила по квартире бесцельно и предвкушала скорую и неприятную встречу с Виктором. Именно этим именем я решила его и называть, потому хоть он и был Петром, но в сознании моем укоренился как Виктор, и я ничего не могла с этим поделать.