Впрочем, сохранившиеся у тетушки фотографии - красноречиво свидетельствовали: в молодости дядюшка был очень даже хорош. Да и тетушка Лиля была ничего - по всей своей книге она рассыпала щедрые описания себя: и ножки у нее ладненькие, и ручки изящненькие, и головка умненькая, и волосики - шелковые.
Первое мое воспоминание о дядюшке было связано с зефиром, которым он меня заманил на коленки. Я не была жадной до сладостей, но я предчувствовала что-то нехорошее в его змеино-приторной улыбке. Именно поэтому, презрев всполошившийся было на секунду врожденный инстинкт самосохранения, я, шестилетняя, забралась к нему на колени. Дядюшка, наблюдая, как белая мякоть зефира исчезает в моем рту, осторожно запустил свой палец мне под подол короткой юбчонки и, отодвинув краешек панталон, нащупал мою щелку. Первой моей реакцией был испуг - я, повторюсь, ожидала от него какого-то нехорошего действа, но не такого. И испугана я была скорей не им, а собой, своими ощущениями, но ласковый мой дядюшка запел детскую песенку и голосом, вкрадчивым, меня успокоил.
С того дня и повелось. Продолжалось - регулярно и часто. Мне, по детскому невежеству, действия дяди казались явлением нормальным, естественным. Глупой старой тетке Лиле - обо всем об этом было невдомек.
Отношения же наши закончились внезапно. Мне тогда было восемь лет, и я торопилась домой с детской площадки, потому как мне - приспичило. Вбежала в гостиную. Но тут дядюшка с похотливым шепотом: "Я замаялся в одиночестве", - зажал меня в объятия. Я и пикнуть не успела, как руки его уже в меня проникли. Малейшее прикосновение его пальцев к моему анусу спровоцировало мое испражнение - я щедро испачкала его руки и манжеты рубашки.
С тех пор дядюшка стал испытывать ко мне очевидную гадливость, которая, впрочем, длилась не слишком долго, ибо ровно через месяц он (возможно, из-за пережитого огорчения) заболел, начал лечиться, притом недолго, ибо, надеюсь, помните что далее было.
Таким вот хитросплетенным образом я осталась у тетки Лили - единственной. Не могу сказать, чтобы она меня не любила, но и не баловала. Так она считала, что недостаток игрушек развивает фантазию ребенка. Мне же позиция ее казалась чистым издевательством. Особенно противно было то, что она спрятала большинство игрушек, купленных мне матерью, и оставила - прожиточный минимум - одну куклу, одного плюшевого медведя, пластмассовое ведро, металлический совок. Подобное положение вещей вместо фантазии активно развивало во мне чувство зависти. Я завидовала тому, что у сестер Наташи и Вали есть замечательные, почти как настоящие, плюшевые коты - один сиамского окраса, другой серый. Я завидовала тому, что у Сашки был настоящий грузовик с откидным верхом, а у Андрея - набор индейцев из резины; что у Ксюши есть маленькая собачка из белой пластмассы, а у Маши - маленькая собачка из прессованного поролона; что у Лены были два красивых матрасика для кукол: один - из белого атласа, а другой - вельветовый синий; что у девочки Валеры было вообще много всего, в том числе необыкновенный белый Чебурашка и заводной коричневый медведь, умеющий растягивать гармонику…
Я много чего хотела, но ни черта не получала. Канючить же, просить тетю Лилю что-либо мне купить было почему-то противно и стыдно. Желания свои, капризы детские приходилось губить, а малым своим количеством игрушек играть я не любила, потому как все они мне давным-давно осточертели.
Потому неожиданной яркой и одновременной болезненной радостью явилось то, что однажды знакомая тетки, Анна Васильевна, приехавшая погостить, вдруг подарила мне куклу. Обыкновенную куклу в общем-то, ничем не примечательную: среднего размера, не ахти какую красавицу, но дело было не в ней, а в приданом, ее сопровождавшем.
Анна Васильевна жила одна - была старой девой, свободного времени у нее была масса, и, помимо курения табака и беспрерывной болтовни по телефону, она имела и пристрастие положительное, а именно - была заядлой мастерицей. У подаренной мне куклы имелся чемоданчик нарядов, сшитых и связанных Анной Васильевной. Там была белая шубка, расшитое золотой ниткой вечернее платье, несколько костюмов - летний, деловой, спортивный, вязаная с помпоном шапочка, блестящий плащик, короче, если вы - девчонка, то меня поймете.
Момент дарения этого сокровища остался в моей памяти надолго. Я болталась в гамаке, разглядывала надоевшую книжку с картинками, когда Анна Васильевна с благостной улыбкой презентовала мне куклу с чемоданчиком. Я угрюмое сказала: "Спасибо". Внимательно рассмотрев и куклу, и содержимое чемоданчика, подошла к Анне Васильевне, занятой курением, чаепитием и беседой с теткой Лилей о том о сем. Я спросила Анну Васильевну, на какое время она дала мне с куклой поиграть. Анна Васильевна не поняла вопроса. Она удивленно на меня посмотрела, а потом рассмеялась и небрежно бросила: "Деточка, это подарок", - и махнула рукой: дескать, не мешай нашему занимательному общению. Я от счастья ошалела.
На детскую площадку я пришла улыбаясь. В одной руке была кукла, а в другой - чемодан с кукольным барахлом. Меня распирало от радости. Меня распирало от гордости. Меня распирало от чувства превосходства. И от чувств этих впервые казалась себе не одинокой.
Игравшие в дочки-матери Лена, Валера, сестры Наташа и Валя равнодушно меня приветствовали. У всех были замечательные красавицы куклы. Я села рядом с девочками. Наконец-то эти курицы обратили внимание на то, что у меня новая кукла.
Надо же, тебе купили новую куклу, - фыркнула Наташа. - Дай посмотреть. - Она взяла куклу, повертела в руках.
- Она не музыкальная? - поинтересовалась Валя.
- Нет, - сказала я, - зато она - с приданым, - и раскрыла молнию на чемоданчике.
Девчонки стали ворошить кукольную одежду, разглядывать.
Первоначальное их тихое изумление сменилось несдерживаемыми криками восторга:
- Ой! Посмотри, какое платьице! А это же, смотри, это же шапочка! Такая маленькая вязаная шапочка! И шубка!
Только Валера молчала. Поджав губы, она перебирала одежду и вдруг, взяв колготки с узором, сказала:
- Они мне - нравятся. Подари!
- Нет! Мне они самой нужны! - сказала я.
…Когда я пришла домой и вновь разложила кукольный гардероб, то обнаружила отсутствие злополучных колготок, белых льняных брюк и черного вечернего платья. Зареванная, с гнетущим чувством утраты, я едва заснула.
На следующий день спозаранку ко мне прибежала Ленка. Виновато на меня посмотрела и протянула скомканное в руке кукольное вечернее платьице.
- Ага, так вот кто у меня все забрал! - выкрикнула я.
- Нет! Это все Валька и Валерка! Они договорились. Хотели и это платье своровать. А я его у себя спрятала.
- Ты все врешь! - сказала я. - Ты все врешь! Потому что это ты у меня украла и платье, и колготки, и брюки. Зачем это барахло Валерке - у нее много игрушек. Ей родители все, что она хочет, покупают.
- Нет, я не вру. Это правда, и сегодня, я слышала, Валька и Валерка договорились украсть курточку и вязаную шапочку.
- Неправда, я сейчас же спрошу у них, - сказала я и, вырвав из рук Лены кукольное платье, побежала к Валере и Вале.
- Это правда, что вы у меня кое-что украли? - крикнула я.
Девочки изобразили притворное удивление.
- Да ты что, - словно переживая потрясение, сказала Валя, - совсем уже?
- Вот еще, подумаешь, появилась у нее наконец-то нормальная игрушка, так она давай теперь воображать. Нужны мне твои колготки! Мне, между прочим, папа покупает фирменные одежки для кукол, а не какая-нибудь там тетя шьет. И вообще, что это значит? Ты что, думаешь, что я воровка?
- Я ничего не думаю. Просто у меня нет колготок. А вчера ты просила их тебе подарить, - сказала я.
- Пошла ты вон! - резким, громким голосом сказала Валера. - Что - не поняла? Пошла вон отсюда! - повторила Валера.
Я неуклюже развернулась и пошла обратно домой. Я шла и не могла сдержать слез - обильно они катились по моему лицу.
Благодаря недолгому размышлению, в тот вечер я пришла к неожиданному выводу: оказывается, получить желаемое просто. Вот Валерка захотела эти чертовы колготки, запросто их взяла и вещью этой теперь в свое удовольствие пользуется. Следовательно, если чего-то хочешь, то, не мешкая, не маясь размышлениями, - иди и возьми это.
Таким образом, благодаря утрате я многое приобрела. Я стала обладательницей всех тех игрушек, о которых мечтала. Я своровала всех резиновых индейцев у Андрея, украла сиамского плюшевого кота у Вали, у Валеры сперла белого Чебурашку и заводного медведя с гармоникой, у Маши - собачку из прессованного поролона. Не пощадила я и Ленку: у нее был конфискован атласный матрасик - по размеру он идеально подходил для моей куклы.
Труднее всего было похитить у Саши грузовик. Именно на нем я и погорела. Саша обнаружил пропажу и никак не мог успокоиться. Ужасно горевал. И мне вдруг стало его жалко - я вернула игрушку. Возвращение пропажи обставила весьма неумело: дескать, шла-шла и вдруг нашла его в кустах. Но Сашка оказался противным - обвинил меня в воровстве. Всем расстрепал, что скорее всего - я и есть причина исчезновения игрушек.
Валя и Валерка тут же предъявили мне свои претензии, к ним присоединились Маша и Ксюша. Но я - стойко отпиралась. Хватит мне жалости, проявленной к Сашке. Если сделал что-то кому-то или чему-то вопреки - не колись до последнего. Это было второе полезное правило, которое я из этой истории вынесла. На коллективное заявление детей, что однажды все вместе соберутся, ворвутся ко мне в дом, все там переворошат и найдут свои игрушки, я лишь криво улыбнулась.
Дети нажаловались своим родителям. Те, в свою очередь, пожаловались тетке Лиле. Тетка проявила вдруг несказанную крепость духа - стала за меня горой: она и думать не хотела, что я могу быть воровкой.