Алексей не торопил, ждал, когда Марина успокоится (во напугал!), и гадал, с чего б это девушки от него бегать начали. За ним - случалось, а чтоб от него… - странно это, да и девушка странная. Теплынь стоит! солнце печет! здесь, в центре и снега уже нет, милые прелестницы чуть ни в летнем ходят, - а эта: куртка глухо застегнута, сама бледная, измученная. В другой раз не заметил бы… Да и в этот не заметил, просто сел на единственно свободное место рядом со спящей пассажиркой, в который раз проклиная свою аллергию на косметику, осторожно вдохнул, но почувствовал только запах ветра и солнца. Вот тут и пригляделся внимательней: чистая, без косметики, кожа, спокойный ровный лоб, трогательно детские, нещипаные брови, нежно-розовые веки, серебрящиеся лучики ресниц, губы естественные, дышащие (целуй не хочу, никакая аллергия не помешает), удивительно счастливая, безмятежная улыбка, а глаза… - глаза, наверное, светлые-светлые, как весенний воздух. И то ли любопытство, то ли шальные мысли взыграли (весна ведь!), - да мало ли почему! - захотелось сам цвет увидеть: серые или голубые? Из чисто эстетических соображений захотелось. Вот и не спешил отсаживаться. А когда веки девушки распахнулись, - глаза оказались неожиданно темными, почти черными, огромными, раскосыми, - у него аж сердце екнуло. Еле успел следом выскочить, чтоб в глаза ей насмотреться. Блажь, конечно, но не все ж по уму жить!
- Испугал я тебя? - примирительно начал Алексей.
- А вы не тыкайте, - отпускал Марину испуг. (Чего ей бояться? - вон люди, вон окна, до дома рукой подать). Но нарастало раздражение: привязался ведь!
- А ты не выкайте! - веселился в ответ Алексей. - И скажи-ка, красавица, имя у тебя есть?
- А вам зачем? - недогадливый, что ли? или она все-таки чего-то не улавливает? - Марина…
- Красивое имя. Слушай, Мариночка, у меня сегодня со временем не очень. Давай завтра встретимся. И весь вечер - твой, ладно?
- Не ладно, - усмехнулась Марина. - Ни к чему это.
- У тебя кто-то есть? - (Наличие кавалера до сих пор было единственной причиной подобных отказов).
- Угу… Матушка, школа, экзамены…
- Что за экзамены?
- Выпускные.
Марина выглядела чуть старше своего возраста, иногда досадовала на это, но сейчас с интересом наблюдала, как поведет себя этот дядечка, узнав, что она еще школьница, ненадолго правда, но все-таки… Алексей, хоть и не ждал такого поворота, не особо смутился: девушки нынче развиты, а мимолетная симпатия и толика легкого флирта никому еще не вредили:
- Помню, помню: шпаргалки, записки, романтика… - продолжал он, излучая радость. - Значит, на выходных?!
- Нет, - как можно жестче отрезала Марина. Такой взрослый и такой непонятливый!
- Тогда вот, - он покопался в сумке, записал что-то на листке бумаге, и протянул его Марине. - Позвони, как сможешь. Только обязательно позвони, хоть завтра, хоть в выходные, хоть после экзаменов. Договорились?
Дошло-таки! - Марина небрежно сунула листок в карман (не забыть выкинуть! - не дай Бог, матушка найдет). Но Этот прощаться не собирался, тем более что девушка держалась спокойнее:
- А теперь, Мариш… Можно так? У меня к тебе вопрос… Один-единственный, но очень важный! Для меня важный! Только давай отойдем. Шумно тут.
"Шумно ему! - подозревала же нехорошее! - А если зря? Если человек - порядочный, просто она не все знает, вот и придумывает невесть что? Лучше разобраться", - и Марина направилась в сторону от проспекта, легким жестом пригласив Алексея присоединиться.
Встреча первая. Глава 3. На солнце и в тени
Они вышли на улочку, идущую вдоль проспекта и соединенную с ним проходными дворами. Здесь, в нескольких метрах от пыльного, ревущего центра было по-домашнему уютно. Жизнь текла тише и неспешней. Деревья отбрасывали ажурные голубоватые тени, пахло набухшими почками, влажной корой и ожившей землей, на газонах пробивалась первая травка, белели высаженные осенью крокусы, - готовая натура для съемок. Алексей для романтического героя - вполне… А вот Марина не тянула. Тут нужно было красавицу, - знойную, смелую, жизнелюбивую, постарше, поярче, - иначе убедительной завязки не получится. Хотя - кого и в чем убеждать?
- О! Кофеек! - свернул Алексей к небольшому киоску в кустах акации. Все живое тянулось к солнцу. В тени зарослей эти двое были единственными клиентами и скоро уже стояли со своими стаканчиками у одной из пустующих стоек: он, в распахнутой куртке и бордовом свитере, улыбающийся солнышку, сверкающим окошкам, хлопотливым синичкам, и еще бог знает чему, и она, - насупившаяся, укутанная в серое, высматривающая что-то на темной поверхности исходящего дурманом напитка.
- Итак… я вас слушаю, - вонзился в него взгляд Марины, такой серьезный, сосредоточенный, что Алексей невольно отвел улыбку: ну и глазища!!! Ясные, строгие! А ему б все играться, - пацан, да и только!
- Во-первых, не такой я и старый, и лучше на "ты", - с шутливой обстоятельностью отвечал он, - а во-вторых, скажи мне, Марина, - с заговорщическим видом подался он ближе к ней, чтобы снова удивиться отсутствию косметики, - что это тебе снилось? Там, в трамвае?
- Не помню, - выдохнула Марина: и это все?
- Жаль. Ты во сне так улыбалась… так спокойно и счастливо… Редкое сочетание. Интересное. Обычно, как счастье - так бури да восторги… А у тебя - умиротворенно так… Понимаешь?
- Нет. Я ж себя, когда сплю, не вижу, - слегка нахмурилась Марина. Трамвайные сны придавали сил, но не запоминались. А насчет улыбки, - ну, наверное, не всегда она так улыбается. Матушка, вон, бывает, будит среди ночи, говорит: выражение лица у тебя было плохое… угрюмое, кто ж так спит?
Не понравилась Алексею внезапная тусклость в глазах девушки. Глаза понравились, а сдавленная тревога, холодное мерцание во взгляде, - не дело это:
- Слушай, а давай в цирк сходим! В качестве извинения за мое нахальство! Как сдашь экзамены, так и сходим, - приобнял он Марину за талию, по-дружески легко и просто приобнял.
Та вздрогнула, отшатнулась, отвела его руку, но не отодвинулась. Его обаяние и доброта, конечно, обескураживали, но дело было не только в них.
Добрейшая, мудрейшая Анна Ивановна, любимая бабушка и лучший друг, в последнее время сильно сдала, часто болела, плохо спала, и, в основном, днем, - так что поболтать с ней случалось все реже, как и с Соней, и с другими подругами, охваченными предэкзаменационной лихорадкой. Варвара Владимировна самозабвенно утопала в собственных эмоциях и всевозможных сенсациях, изредка обрушивая на Мрыську страстные монологи о дочернем долге и высоких чувствах (не копаться же в Мрыськиных). Мрыська, слишком живо откликаясь на общие слова, болезненно, иногда до слез, переживала свое ничтожество, ненавидела самое себя, предчувствовала беду, и глубоко в душе все больше уверялась, что такая беда была бы единственно справедливой оценкой ее существованию. Но бывало, сердце съеживалось от такой справедливости, как червяк от укола, в глазах ее темнело, и душно становилось, - не продохнуть.
И вдруг Алексей, - понять бы, что ему надо? - беззаботный, улыбчивый, сияющий… Такие "солнечные" люди вообще редко встречаются. Варвара Владимировна, например, тоже веселиться любит, и смеется задорно, звонко, красиво, чуть запрокидывая голову, приоткрывая белые ровные зубы, - а только будто немножко рисуется, как перед зеркалом или камерой, будто не в веселье дело, а в портретной убедительности. Оно и понятно, - у красивых женщин свое noblesse oblige. Зато у Анны Ивановны все настоящее: мысли, чувства, жесты, и пошутить она может, и посмеяться, - но то ли ровный нрав, то ли сердечные печали, а в последнее время еще и болезни, будто сдерживают ее в моменты веселья. Да если б и были они такими же "солнечными", Марине ли греться в этом человеческом сиянии? Почему ж Алексей не видит, что не ту своим солнышком дарит? И как это у него получается? Откуда этот свет берется? Марина пытливо вглядывалась в его лицо, изучая, запоминая, запечатлевая…
Понятно, - никакого нимба нет. Ну, глаза смеются - несколько лучиков у век. Ну, выбрит чисто. Уголки губ едва подрагивают, забавно так, живо, - то ли рождая улыбку, то ли сдерживая ее. И на детских припухлостях блики играют, смешные, трогательные…
- Эй, что с тобой? - тихонько спросил Алексей, ожидая увидеть затуманившиеся глаза и разрумянившиеся щеки. (Неспроста ж девушка на губы его уставилась.) Но смутился, встретив отрешенно исследующий взгляд. - Что-то не так?..
- Да нет, - резко отстранилась Марина, испугавшись собственного интереса. - Все так. Отвлеклась, просто. О чем мы?
- В цирк, говорю, сходим? - он всегда тонко улавливал женские эмоции, но девичьих метаний не любил (да и не по возрасту уже!), и молоденьких барышень обходил стороной. А эта прямо зацепила: ладно, улыбка, ладно, глазища! Еще и без косметики. Но он уже улавливал тепло ее кожи, почти физически ощущал естественную живость губ, - а целоваться он любил и умел, - и снова испугал. Чем? И хотя ни азартным, ни упрямым Алексей не был, - точно знал, что судьба благосклонна к тем, кто умеет читать ее знаки и следовать за ними. Цветы лучше собирать там, где они растут, а не в дебрях комплексов и противоречий. - Ты в цирке-то что любишь?
- Зверей люблю, - неверным шепотом ответила Марина. В горле вдруг пересохло: узнать бы, какое оно на вкус, - это его солнышко.
- И зверей посмотрим, и фокусников, и клоунов. Да? - спросил Алексей, с такой теплотой и нежностью, что мысль о поцелуе казалась уже не такой страшной.