Словно прочитав наши мысли (а скорее всего, подслушав у двери наш разговор), Линда вывалилась в коридор из своей просторной спальни в задней части дома; она ухитрилась ни одной из нас не взглянуть в глаза, даже когда выхватывала у меня из рук посылку. Линда была маленькая, кругленькая, с пробивающимися усиками, кожа у нее всегда казалась поцарапанной. Когда она утопала обратно в свою комнату, мы с Фран обменялись привычным "Линда" - взглядом.
- Эй, ребята… ха-ха, - послышался сдавленный голос. - А можно мне… э-э… выйти из ванной?
Фран закатила глаза к потолку.
- В любой момент, дорогуша. Мы будем на подхвате.
Я хихикнула.
- Ладно, хорошо, ладно. - Последовала пауза, во время которой мы и не подумали ретироваться на кухню.
Наконец дверь распахнулась, и нашим взорам явился Николас, прикрывающий гениталии кипой салфеток. Кроме шуток - кипой.
- Ба! Веселенькая ночка выдалась, да, леди? - загорланил Николас. Держался он, надо признать, неплохо. - А что у нас на завтрак?
- Для тебя - автобус номер тридцать восемь, - сказала Фран. - Скоро уходит.
- Ха-ха-ха! Сейчас надену свои бальные штанишки и буду с вами! А ты как, дорогая моя?
Мы озирались по сторонам, пока я не сообразила, что это он обо мне.
- Да так, в некотором роде фантастически. - Я ссутулилась в своем полотенце. - В негативном плане. - И тут я увидела на полу нечто, чего не заметила прежде. Открытка. И на этот раз - мне.
- Фра-ан! - Мой голос дрожал, когда я шла следом за подругой в гостиную. - Это открытка.
- Вижу. Ой, Николас, ты только посмотри: дверь!
- Гы-гы! - донеслось из соседней комнаты. - Погодите, я еще парням на работе расскажу!
Я вздохнула.
- Смотри! Смотри, от кого это!
На открытке красовался Эмпайр-стейт-билдинг, почти полностью затененный женским бюстом. На обороте было написано только: "Дорогая! Мне очень жаль - большая ошибка. Я возвращаюсь домой. Алекс.
Воцарилась долгая драматическая пауза. Вернее, воцарилась бы, не ввались в комнату Николас в пурпурных штанах (я и не заметила, что они пурпурные! Эффект - как от взрыва на фабрике вишневых консервов) и не заори:
- Эй, а я знаю, что можно сделать отпадного! Давайте французские тосты приготовим!
Фран устремила на него суровый взгляд паддингтонского медведя.
- Сходи-ка за шоколадом, Николас.
Я все еще пребывала в шоке и толком не заметила ни как Николас исчез, ни как послушно вернулся с дюжиной шоколадных рулетов. Я была слишком занята: тупо пялилась в пространство, и в голове вертелось: "Алекс, Алекс, Алекс, моя единственная настоящая любовь". Алекс, Алекс, Алекс, Алекс, низкопробный ублюдочный крысеныш (определение Фран) - в моих глазах, а также, возможно, в глазах всего остального мира.
Увидев Алекса в первый раз, я тотчас подумала: залезть бы к нему в штаны. А он смотрел на меня и думал то же самое. Это было подлинное родство душ. Ох эти говенные вечеринки в Западном Лондоне, уж я-то должна была знать им цену (хотя та вечеринка оказалась единственной, оправдавшей все ожидания).
Я тогда искала пиво подороже - хозяева припрятали его в глубине холодильника.
- Я один такой, - проворчал высокий голос, - или тут у всех вид, будто им в задницу что-то не то засунули?
- Это модно, - прошипела я. - Им типа завидовать надо. Они только прикидываются, будто им не весело.
- Ох-ххх. Усек. Точно. Значит, мне остается сделать ноги из Западного Лондона или…
- Не получится, - заметила я, оборачиваясь.
- Верно. Или съехать с катушек и сотворить нечто такое, за что я потом откажусь нести какую бы то ни было ответственность.
Это было столь недвусмысленно, что я поперхнулась и повнимательнее взглянула на темноволосое, диковатое на вид существо шести футов двух дюймов, с карими глазами и самыми тяжелыми веками и самыми длинными ресницами, какие мне только встречались.
- Это, - произнесла я, - звучит так, будто ничего похожего нет в сценарии.
Восемнадцать изумительных часов спустя, измотанная, растрепанная и зверски голодная, я лежала в незнакомой спальне, щекотала себе живот ниткой от чайного пакетика и осознавала, что со мной что-то творится.
Десять месяцев спустя я была наверху блаженства: я повсюду бродила с Алексом, который пытался пробиться в музыкальную индустрию. Он знал всех вокруг, мы кочевали с пирушки на пирушку, его друзья были, может, и шпаной, но шпаной с определенным шармом. И я была с ними - просто потрясающе. Пусть Алекс оказался и не самой романтической личностью на планете, что мне до того - вот она я, Мелани Пеппер, двадцати шести лет, и прямо у меня на глазах мелкие поп-звезды блюют в углах грязных ночных клубов. Это была крутая жизнь.
И что гораздо более важно, я обожала Алекса. Я любила эти классные длинные лохмы и по-щенячьи печальные карие глаза, я жаждала его внимания. Я прыгала, пытаясь дотянуться до него, и он озарял меня своей широкой ленивой улыбкой, обводя взглядом собеседников. Когда Алекс обращался ко мне, я смахивала на одну из тех собачонок, которых спасают в Королевском обществе защиты животных. А иногда Алекс подолгу флиртовал с другими женщинами, и я была в бешенстве. Короче, кавалер из него получился неважный, двух мнений быть не может. Но эти его кожаные штаны… словом, сами понимаете, девчонка есть девчонка, а кожаные штаны и поп-звезды есть кожаные штаны и поп-звезды. И я сделала то, чего ни при каких условиях нельзя делать крутым девочкам, - влюбилась в крутого парня. Тут сразу пиши пропало.
И все же Алекса тянуло ко мне. Я замечала странное выражение нежности на его лице. Иногда он звонил просто так. Или пораньше приходил со своей тусовки. Он любил меня. И даже прошел тест на "Ты мне "Тампакс" по дороге не купишь?". И только я собралась предложить, чтобы мы… может быть… жили бы вместе - не что-нибудь серьезное, ничего подобного, просто жили бы себе вдвоем, и все, тоже мне, расходы на зубные щетки, ха-ха… как вдруг он исчез. Сгинул с лица земли.
Как то раз в выходные я ждала звонка Алекса, а он так и не объявился. Все просто как апельсин. Свалив его исчезновение на происки инопланетян и постановив, что я здесь ни при чем, я прождала двадцать четыре часа и в конце концов позвонила Чарли, его соседу по квартире в Фулхэме. Чарли отнюдь не улыбалось разгребать все за Алексом, а доброта вообще была ниже его достоинства. Он устало сообщил, что Алекс отбыл постигать себя в Соединенные Штаты и очень извинялся, что не предупредил меня, но так, наверное, будет легче.
Даже записочки бестолковой не оставил! Алекс бросил меня, удрав на другой континент и уведомив об этом через своего немногословного приятеля!
Несколько недель я даже плакать толком не могла. Из меня все будто выскребли холодной ложкой. Фран тогда оказалась настоящим кладом: никого с более цветистым арсеналом эпитетов и проклятий я еще не встречала. Она исходила за меня ядом, я же пряталась в уголке. Мне даже стыдно было сходить в магазин за хлебцами: казалось, что унижение написано у меня на лице. Так больно мне не было, даже когда я затолкала в нос бумагу с блестками (мне было четыре года, так что нечего думать, будто я с приветом).
Прошли месяцы, и боль накатывала лишь ноющими приступами, которые я совсем недавно попыталась заглушить вот с этим самым гостем, - он как раз облизывался над шоколадными рулетами, словно это была икра.
- Ладно, - сказала Фран. - Отнесу-ка я этот мусор туда, где ему и место.
Я выхватила открытку у нее из рук.
- Хватит, Мел! Бумажонка от низкого ублюдка! Хочешь, предоставлю тебе честь ее поджечь.
- Эй, ребята, что творится? - прочавкал Николас. Чуткий сквозь шоколад. Похоже, если он за день пятнадцать тысяч калорий не сожрет, то или умрет, или еще что-нибудь в этом же духе отмочит.
Я в упор посмотрела на него.
- Знаешь, не хочу быть грубой, но валил бы ты отсюда!
Но момент был упущен.
- Гм, видишь ли, у нас с Фран одно чрезвычайно важное дело, мы уже давно собирались…
- Ага, и называется оно "вышвырнуть Николаса", - заметила Фран, и отнюдь не вполголоса.
- О чем речь, детка, нет проблем! Как насчет того, чтобы я заскочил за тобой в семь? Сходим на отпадно дорогой ужин за счет моего клиента, чав-чав-чав!
- К сожалению, наше с Мел дело займет целую вечность, - сказала Фран. - Ужасно жаль. Но тебе пора. Сейчас же.
- Эй, остынь! Никто не скажет, что Николас Снодли не понимает намеков.
Я метнулась на другой конец комнаты и принялась ворошить расставленные по алфавиту компакт-диски Линды - а то вдруг Николас целоваться на прощанье полезет. Диски Линды: "Величайшие песни о любви № 1", "Величайшие песни о любви № 2" и в качестве разнообразия - "Величайшие в мире песни о любви". Еще какие-то дельфиньи звуки.
- Мел, детка. Я тебе скоро звякну, лады? Насчет гулянки для ценителей Брайана Мэя.
- Несомненно, - проговорила я. - До свидания.
Николас все еще строил из себя крутого.
- Да, кстати, какой там у тебя номер?
Я собиралась ему что-нибудь наврать, но нервы у меня были на пределе, так что номер я по ошибке дала правильный.
- Ну, чао, детки, - пропел Николас, пригнувшись, проскочил в дверь и был таков.
Клянусь, из коридора донеслось "чав-чав-чав".
Камень с плеч, подумала я, снова взяв в руки открытку. Потом вернулась к дивану, села рядом с Фран и уронила голову ей на плечо.
- Пожалуйста, не надо больше Николаса, - попросила она.
- Но ты же так оттянулась.
- Мел, клянусь, я лучше прокушу себе горло, чем еще раз подпущу тебя к этому восьмифутовому слизняку.