- Было бы лучше, - заметил я, - если бы ты принесла сразу целую бутылку.
- И правда, - со смехом ответила она, - как это мне самой не пришло в голову!
В этом берете на голове она и сама немного напоминала матроса. Волосы рассыпались по плечам, но она не обращала на это никакого внимания. Когда я допил очередной стакан вина, она почти шепотом заметила:
- Ты любишь вино, да?
Я не ответил.
- Я хочу сказать, - пояснила она, - у тебя всегда такой довольный вид, когда ты пьешь вино, разве не так?
Она склонилась ко мне, будто речь шла о чем-то очень важном.
- Да, ты угадала, - ответил я, - всегда. Продолжай, расскажи мне что-нибудь еще.
Похоже, это ей не слишком-то улыбалось, но она почти не показала виду, разве что самую малость.
- Только в таких портах, - продолжала она, - шаги, движения не оставляют тех зловещих отпечатков, до каких так охочи полицейские. В любом городе их столько, всяких следов, которые оставляют не только убийцы, но и вполне добропорядочные граждане, что у полицейских хватает забот: знай себе бегай и вынюхивай, как бы не ошибиться…
Я плохо слушал, что она говорила. Я смотрел, как она говорит, а это было совсем другое дело. И все, что отражалось у меня в глазах, она прекрасно видела.
- Понимаешь, - говорила она, - в таких портовых городах у полицейских куда больше хлопот, пусть даже их самих больше и они безжалостней, чем в любом другом месте. Они следят только за теми, кто пытается удрать, а остальные пусть себе живут как хотят, им лень, им до них и дела нет.
Матросы слушали ее немного удивленно. Но в общем и целом были с ней вполне согласны.
- Да что говорить, - заметил один из них, - в Тулоне они цепляются к тебе куда меньше, чем в Париже.
- И потом, - проговорила она, - разве не чувствуешь себя спокойней, когда у тебя под боком море? Я имею в виду, в известных обстоятельствах.
Она явно хотела заставить меня высказать на этот счет мое собственное суждение.
- Когда у тебя нет семьи, - продолжила она, - нет сундуков с барахлом, нет документов, нет дома, когда не знаешь, куда себя деть, даже наоборот, когда у тебя нет никакой уверенности в завтрашнем дне, которой так кичатся добропорядочные граждане, и когда тебе нелегко перемещать с места на место даже себя самого, - где же, как не на морском берегу, ты будешь чувствовать себя в наибольшей безопасности? Или на море…
- Так оно и есть, - согласился я, - даже если ты и не убийца.
И рассмеялся. Она тоже. Потом к нам присоединились и матросы.
- Даже в том случае, - едва слышно добавил я, - когда у тебя слишком много денег и ты не знаешь, куда их девать.
Она снова расхохоталась.
- Да, даже в этом случае, - согласилась она.
- И потом, - сказал один из матросов, - когда ты в Марселе, ты уже почти что в Диего.
- Нанялся помощником кочегара на первый же грузовой корабль, который отплывает в ту сторону, - добавил другой, - вот и все дела.
- Ведь недаром говорят, - заметила она, - что главное преимущество портовых городов как раз в том, что из них можно быстро удрать. Летом в портах бывает много туристов. А что они, спрашивается, о портах знают? Набережную, может, пару-тройку злачных мест, да и то не всегда.
- Ну а ты, - смеясь, поинтересовался я, - со всем своим богатым опытом по части преступной жизни, что, интересно, увидела там ты?
- То, чего обычно не видит никто, - ответила она, - крошечные улочки - кулисы, созданные для того, чтобы скрываться. Правда… - Она заколебалась. - Правда, мне слишком часто мерещились там обманчивые тени…
- Ну и что?
- Теперь я больше не схожу на берег. Яхта все та же, сменилось только название. К чему мне выходить в город? Ведь яхту-то нельзя не заметить, ее видно лучше, чем меня, разве не так?
- Что и говорить, уж она-то сразу бросается в глаза, - подтвердил я.
Один из матросов включил радио. Какой-то дурной джаз.
- Ты не хочешь немножко сыру?
Я встал и пошел за ним. Она тоже встала.
- Мне больше не хочется говорить, - сказала она.
- Пора бы тебе, - напомнил я, - показать мне мою каюту.
Она перестала есть и посмотрела на меня. Я продолжал жевать.
- Ну, конечно, - мягко согласилась она, - сейчас я тебя провожу.
- Я еще не наелся, - возразил я, - пойду возьму какой-нибудь фрукт.
Она не стала есть фрукты. А пошла и принесла два стакана вина.
- Скажи-ка…
Она снова наклонилась. Берет упал. Было уже поздно. Пора ложиться спать. Волосы у нее совсем растрепались.
- Что?
- Ты ведь любишь море, правда? Я хочу сказать… тебе здесь не хуже, чем где-нибудь в другом месте?
- Я не знаю моря, - рассмеявшись помимо своей воли, ответил я. - Но думаю, что я обязательно его полюблю.
Она улыбнулась.
- Пошли, - сказала она, - я провожу тебя в твою каюту.
Мы спустились на нижнюю палубу. На ют выходили двери шести кают. В четырех из них сейчас жили матросы. Она вошла в шестую с левого борта. Каюта была свободна, и, судя по всему, довольно давно. Там стояла одна койка, это была каюта, соседняя с ее. Зеркало потускнело. Весь умывальник покрылся слоем мелкой угольной пыли. Койка не была застелена.
- Она пока довольно часто пустует, - пояснила она.
Прислонилась спиной к двери и добавила:
- Почти всегда.
Я подошел к иллюминатору. Он смотрел прямо в море, а не на нижнюю палубу, как мне показалось сначала. Потом направился к умывальнику и открыл кран. Он поддался не сразу. Сперва вода потекла ржавая, потом посветлела. Ополоснул лицо. Кожа все еще болела. Это я так обгорел, пока спал под платаном, поджидая отправления поезда с Жаклин. Она следила за каждым моим движением.
- Ты здорово обгорел, - заметила она.
- Это пока ждал поезда. Мне пришлось долго ждать.
- Позавчера за обедом ты жутко напился. Все время то вскакивал, то снова садился. Ты выглядел счастливым. Не припомню, чтобы мне хоть раз в жизни доводилось видеть человека, который бы выглядел таким счастливым.
- Я и правда был тогда жутко счастливый.
- После обеда я довольно Долго искала тебя вокруг траттории. Сама не знаю, вдруг захотелось немедленно снова тебя увидеть, и все. Было сразу видно, что ты совсем не привык чувствовать себя счастливым. Но держался молодцом.
- Это все вино. Я очень много выпил. И потом, надо же было умудриться так обгореть.
- Тебе не надо было умываться, лучше намазать лицо кремом.
Вода освежала, но стоило вытереть лицо, как оно начинало гореть еще пуще прежнего. Поэтому я продолжал то и дело ополаскивать его водой. У меня было такое ощущение, будто меня кто-то расцарапал в кровь. Вот уже два дня, как я непрерывно страдал от этой боли.
- Сейчас принесу тебе крем, - предложила она.
И вышла из каюты. Несколько минут в каюте царила полная тишина. Я перестал ополаскивать лицо и ждал ее возвращения. Только тут я явственно услышал вибрацию от корабельного винта и шелест морских волн, бьющихся о корпус корабля. Сделал над собой неимоверное усилие, пытаясь заставить себя удивиться, но так и не смог. Единственное, что удивляло меня в тот момент по-настоящему, это то, что ее не было со мной в каюте. Вернулась она очень быстро. Я намазал лицо кремом. Потом закончил умываться и наложил на лицо еще немного крема. Она растянулась на койке, заложив руки за голову. Я повернулся к ней.
- Ничего себе приключение! - рассмеялся я.
- Такого еще не было, - отозвалась она тоже со смехом.
Больше нам нечего было сказать друг другу.
- Ты не очень-то разговорчив, - заметила она.
- Насколько я понимаю, он тоже не слишком-то баловал тебя разговорами, разве не так?
- Пожалуй, в Париже он все-таки кое-что мне рассказал. Но это ничего не меняет.
- Еще бы. Ведь я же не убийца, - возразил я. - Настанет день, и я буду говорить с тобой без умолку. А сейчас мне нужно распаковать вещи.
- Все-таки это было немного глупо - оставлять все здесь.
Внезапно она расхохоталась, будто вспомнив вдруг о чем-то ужасно смешном.
- Знаешь, был тут один тип… - начала было она.
Потом зарделась и замолкла.
- И что же это был за тип?
- Прости, - извинилась она.
- Так что же это был за тип?
- Я делаю много глупостей, - призналась она. Опустила глаза и перестала смеяться.
- Да, был тут один тип. - Она снова засмеялась. - Явился сюда с большущим чемоданом. Нет, правда, таким огромным-преогромным. Я подумала, может, у него просто не нашлось чемодана поменьше. На другой день он появился на палубе в таких коротких белых штанишках. На третий к белым штанам прибавилась кепка с козырьком. Матросы прозвали его Господин Начальник Вокзала. Тогда он изъявил желание как можно скорее высадиться на берег, расстался с кепкой, но было уже поздно.
- Вот видишь, - заметил я, - у меня как сердце чуяло.
Я рассмеялся. Она тоже смеялась, растянувшись на койке.
- А остальные, - поинтересовался я, - они что приносили с собой?
Она перестала смеяться.
- Лучше не надо, - возразила она.
Бывает, чего-то так сильно желаешь, что уже не хочешь, чтобы это желание исполнилось, а наоборот, хочется взять и насильно лишить себя такой большой радости. Конечно, уж ей-то были неведомы такие противоречия. У нее были свои, но совсем иного свойства. А я оказался здесь, на этой яхте, вовсе не для того, чтобы вмешиваться в ее дела или помогать ей справиться со своими проблемами.