Глава 7
Животик у Инги округлился, ребенок рос, и он становился все заметнее. Малыш уже толкался, и каким было чудом почувствовать это! Я впервые стал осознавать свою ответственность и привыкать к этой мысли, что стану отцом. Мы часто разговаривали, думали о том кто у нас будет, как его назовем. Мне хотелося мальчика и я думал об этом.
- А что если будет девочка? – говорила мне Инга.
- Тогда ты сама ее назовешь. Нет, обязательно будет мальчик! - Я хотел назвать его Пауль.
В этот день было все как обычно, но вскоре Инге стало плохо, начались схватки, на две недели раньше срока. Она кричала, плакала, мы, как могли с фрау Мартой успокаивали ее.
Я выбежал на улицу, поймал первую же попавшуюся машину и попросил отвезти в больницу. Ингу положили на каталку и увезли в операционную. Перед этим я успел пожать ей руку, а она последний раз посмотрела на меня.
Потянулись долгие часы ожидания, после чего вышел врач и сказал, что Инга умерла.
- У вас девочка, - сообщил он.
- А Инга? Что с ней?
- Мы сделали все что могли, у вашей жены было слабое сердце. Самой рожать ей было нельзя, это был единственный шанс, мы дали ей наркоз, но она его не выдержала.
Я был вне себя от горя, чуть не сошел с ума, не мог прийти в себя целый месяц, готов был наложить на себя руки.
Девочку забрали домой, она была такой маленькой, что страшно было взять ее в руки. Я назвал ее Катарина. Ребенок все время плакал, а я не знал, что с ней делать. Не хватало материнского молока, а от искусственных смесей у ребенка болел живот, это был настоящий кошмар! Хорошо, что теща брала на себя многие заботы.
Глава 8
Первого сентября, 1939 года я был дома, у мамы, еще не успел уехать на занятия, решив остаться на выходные. Из сообщения по радио мы узнали, что Германия напала на Польшу - началась вторая мировая война. Не скажу, что это известие меня обрадовало, в Польше остались родственники, и я за них переживал, а мама боялась за брата и за меня.
- Мама, немцы в Польшу вошли - это война. А если меня в армию заберут? Что делать?
Мама заплакала.
- Не знаю сынок. Мне некуда тебя спрятать, теперь даже в Польшу нам не сбежать.
- Говорят, в Берлине есть еще коммунисты, в Польше наверняка ополчение соберут.
- Ты погибнуть хочешь? Заберут в гестапо, отчим первый тебя продаст. Ради Бога, не связывайся ты с ним.
- А где он?
- Не знаю, ушел куда-то. На работу, сегодня пятница.
- Мама не плачь, может все обойдется. Он учиться еще не закончил, - попыталась успокоить сестренка.
- Мама, я послезавтра в Берлин, на занятия надо, да и дочку свою не видел. Инга умерла, а я про нее забываю.
- Только будь осторожен, я очень тебя прошу! Не связывайся ни с кем.
- Хорошо, не буду. Честное слово!
В воскресенье, я уехал в Берлин, чтобы вновь приступить к занятиям в понедельник.
На третьем курсе, я уже работал в немецкой газете, самостоятельно брал интервью, искал темы для публикаций, писал статьи, занимался переводами, зарабатывал до четырехсот марок. Почти все свои деньги тратил на дочку, покупал ей одежду, игрушки, да и самому оставалось немного, чтобы одеться, купить ботинки.
К тому времени окончательно восстановилась нацистская диктатура, перекрыли свободу слова, установили жесткую цензуру, журналистам затыкали рты. Какого же было работать, начинающему журналисту в таких условиях? Я наблюдал за всем что происходит, видел все изъяны, все недостатки, понимал, к чему катится мир, но не мог этого остановить, я даже написать об этом не мог. Боже упаси, критиковать национал-социалистическую партию! Оставалось только театральная критика. Светская хроника, сплетни, и прочая чепуха. Пронырливый, шустрый и наглый, как подобает представителю прессы, я везде успевал. Волка ноги кормят!
Однажды мне удалось взять интервью и автограф у самой Марлен Дитрих. С приятелем, мы пришли на один из ее концертов. Было много народу, все места были заняты, само собой разумеется, на почетных местах сидели представители верхушки, влиятельные и приближенные к фюреру члены нацистской партии.
Марлен была превосходна, блистательна! Я преклонялся перед ее талантом. После бурных оваций, аплодисментов, свистов, продолжительных криков "Браво!", я решил, что возьму у нее интервью, чего бы мне это не стоило, даже поспорил об этом с приятелем.
- Тебя не пустят в гримерку! Смотри сколько людей, там же охрана!
- Вот увидишь!
Сказав это, я нырнул в толпу народа, протиснулся к буфету и купил бутылку самого дорогого французского вина, предположив, что Марлен его обожает. У гримерки меня остановили, хороший мордоворот, в черном кожаном одеянии.
- Молодой человек! Стойте! Сюда нельзя!
На секунду я оторопел.
- Я из обслуживающего персонала, меня просили принести госпоже вина.
Охранник внимательно осмотрел бутылку, обыскал меня, пошныряв по карманам.
- Пройдите.
Меня пропустили в гримерку. Марлен сидела перед зеркалом, поправляла макияж. На ней была атласная, шелковая накидка, поверх концертного платья, с длинными рукавами, похожая на пеньюар, в волосах серебристая заколка, украшенная камнями, державшая ее белокурые пряди. Она обернулась.
- Кто вы?
- Простите, меня просили доставить вам бутылочку французского вина.
- Я не просила.
- Это подарок, от одного из ваших поклонников.
- Подарок? Хорошо, поставьте его на столик… Интересно от кого?
- Он не представился. У вас столько поклонников, что невозможно сосчитать! Должен признаться я в их числе. Если можно, разрешите взять у вас интервью, для немецкой газеты.
- Журналист?! Молодой человек, вы нахал! - возмутилась она, - Но учитывая вашу настойчивость… Хорошо...
Взять интервью у Марлен, оказалось большой удачей, потому что жила она в США, а вернулась в Европу, только в 1939, для съемок очередного фильма "Дестри снова верхом", где играла с Джеймсом Стюартом. Это была очень короткая и мимолётная поездка в Берлин. Марлен была антифашисткой, поэтому на Родине её считали предательницей. На предложение Геббельса вернуться в Германию в 1937 году, она ответила отказом. Не смотря на это, фашистская верхушка её обожала. Выступить и дать концерт её едва умолили! Так что даже представить нельзя как мне повезло.
Мы беседовали пятнадцать минут, на интересующие нас темы. Я принес материал в газету, отчего мой редактор был в восторге! В последствии мне хорошо за него заплатили.
- Ваши статьи, касающиеся театральной постановки, а также светских новостей и сплетен, заслуживает внимания. Должен сказать, что у вас не плохо получается, но последняя статья, где вы пишете о собрании национал-социалистической партии, и разгоне мирных демонстраций не пойдет! Я не могу ее опубликовать.
- Это почему? У нас демократическое государство, об этом надо говорить!
- Демократическое? Вы заблуждаетесь, давно уже нет! По всей Германии установлена гитлеровская диктатура. Вы не знаете, что действует жестокая цензура?
- Да, вы правы. Знаю, но об этом нельзя молчать! Я не могу спокойно смотреть, как обманывают немецкий народ! Зачем Германия напала на Польшу? А дальше? Уничтожают ценнейшие культурные ценности, сжигают литературу! Зарубежных и даже немецких классиков, Пушкина, Толстого, Гегеля и Гете!
- Вы смерти моей хотите? У меня жена и двое детей. Мою редакцию закроют, лишив меня последнего куска хлеба, вдобавок уничтожат меня и всю мою семью. Не ужели вы сами не боитесь? Вас же могут забрать в гестапо. Послушайте, вы очень смелый и умный молодой человек, но вы еще слишком молоды, неопытны и наивны.
Глава 9
Шел 41-й год… Наступила весна, конец апреля, я почти окончил учебу, впереди выпускные экзамены. На неделю я приехал домой, отдохнуть, за одно подготовиться.
- Мама! Мама!
- Сынок! – мама встретила меня с распростертыми объятиями, – Ты приехал надолго?
- На неделю. Осталось совсем чуть-чуть, только сессию сдать. Получу диплом журналиста, со знанием иностранных языков. Может работу, еще, где найду? В дипломаты подамся! Летом практика, нас отправить на стажировку в Советский Союз обещали.
- Это правда?! Молодец сынок! Сколько же ты у меня языков знаешь?
- Четыре! Польский, русский, английский, немецкий. Даже французский немного.
- Какой же ты у меня умный!
- Я даже кое-что заработал переводами.
- Ты устал с дороги, садись, поешь. Скоро Хельга придет, обрадуется.
Придя домой, едва меня приметив, Хельга тут же с разбегу бросилась мне на шею.
- Ганс!
- Тише! Задушишь!- я обнял сестренку.
Хельге почти пятнадцать! Совсем большая, невеста выросла и красавица. Фигурка ее округлилась, появилась грудь, только была еще худенькой.
- Ганс, братик, я так соскучилась! Я надеюсь, ты не уедешь так быстро.
- Неделю буду дома, потом экзамены. Надо готовиться. А где твой отец?