Кажется, это была последняя порция шампанского. Пластиковые стаканчики - просто кощунство! А что, если завести не хрусталь, а какие-нибудь антикварные кубки? Вроде тех, что стоят на полках у… Люк растерялся: как назвать зеленоглазую девушку? Госпожа баронесса? Мадемуазель де Бельшют? Но ведь у нее же должно быть имя! Его зовут Люк, Жероньи - Жан-Пьер… Люк допил и выкинул стаканчик за борт.
- А вчера, как мы ее из дока-то выгнали, ждем тебя, - разглагольствовал Жан-Пьер, проводив стаканчик Люка глазами, - я прямо не утерпел. Дай, думаю, спущу на воду нашу Гло, нашу красавицу! Хоть у бережка капельку покачаться… Слышь, Люк, а давай паруса ставить? А? Ход-то, должно быть, легкий! Надо ж ей крылышки-то расправить, морского эфира хлебнуть?
И тут в кармане Люка очень вовремя ожил мобильный. Ему совершенно не хотелось выходить в море вместе с этим болтуном. Люк торопливо полез в карман, но, видимо, теплое шампанское подействовало на него, как бутылка портвейна: вместо телефона он извлек коньячную фляжку. А мобильник пискнул еще пару раз в другом кармане и умолк.
- Ишь ты! - восхищенно произнес Жероньи. - Во теперь фляжки делают! С будильником! Чего за напиток? - И, как будто так и предполагалось, забрал фляжку у Люка, отвинтил крышечку и приложил горлышко к своему рту!
До чего же гнусный тип! - расстроился Люк. Осквернил все: и яхту, и мою фляжку! А ведь к ней прикасались ее губы! Ее! Губы зеленоглазой баронессы!
- Я "Гло" спустил на воду, и тут прям сразу бежит какой-то хлыщ. Ну, не бежит, он на "вольве" приехал. И говорит: "Продай, Жан-Пьер! Сколько, дескать, лодка стоит?" Я говорю, мол, заказ, не продается. А он как сумму назвал, я только что не слетел в воду. Я ж на корме был. Вот. - Жероньи облизнулся и вернул пустую фляжку. - Ничего питье, только мало. Я сейчас побольше нам принесу. У меня свое. Сейчас сбегаю за кувшинчиком. Только доскажу, а то забуду.
Тут Люк впервые в жизни пожелал человеку смерти.
- А ты сегодня пришел. - Жероньи достал смятую пачку дешевого "Житана", предложил Люку, тот отказался; Жероньи покивал. - Спортсмен, я понимаю. Я хотел тебе намекнуть, так и так, дескать, есть покупатель. А ты такой грустный и весь в белом. Чистый ангел. Грустный-прегрустный! Я сразу просек, не продашь ты свою "Гло" никому. Никому не продашь!
- Да, - твердо сказал Люк. - Не продам. Извините, мсье Жероньи, я должен позвонить отцу.
- Хорошее дело. Мне сын тоже звонит. Раз в месяц, пятого, в половине седьмого. Ты звони, я мигом! У меня сегодня выходной - моего плотника жена рожает, а механик с подсобным его поддерживают. На славу посидим с тобой, капитан Люк!
В поисках лучшего места для приземления с летальным исходом я обошла площадку башни по периметру, выглядывая во все бойницы, и с удивлением обнаружила, что прыгать мне в общем-то и некуда! Капустная башня идеально вписана в утес и, можно сказать, висит над Рейном, как и восточная стена крепости, точно повторяющая очертания скалистого берега, практически отвесно уходящего в речные воды, - а плаваю я слишком хорошо. К тому же вода смягчит падение, мало вероятности, что я разобьюсь о какой-нибудь подводный камень.
Можно, конечно, спуститься на северную стену, под которой ров, и прыгнуть оттуда. Высота стены метров семь, пусть - десять вместе со рвом, но ров-то давно зарос кустами и даже деревьями: сомнительно, что я добьюсь чего-то большего, чем полгода пролежать в больнице с переломанными ногами. Остается юго-западное направление. А это - уже двор замка.
Я обвела его глазами. В саду гномами копошились садовники, на галереях женщины выбивали ковры, белые перчатки Герена отдавали распоряжения, а непосредственно под самой башней, на которой стояла я, - многочисленные хозяйственные постройки с откровенно, надо заметить, ветхими крышами. Ну и как будет выглядеть мое "прекрасное падение"? Эти крыши наверняка проломятся подо мной, на шум сбегутся "люди мадемуазель Романи" и обнаружат меня в каком-нибудь курятнике с переломанной спиной, но - сто к одному - живую! Остаток своих дней я катаюсь в инвалидной коляске. Только вряд ли среди пингвинов…
Ох! По спине и по лбу сразу заструился пот от представившейся перспективы; я отерла рукавом лоб. Боже мой, на мне же шуба! Я стянула ее и бросила на лавку. Сделала из бутылки глоток, но стало еще жарче! Избавилась от стеганого халата и в одной ночной рубашке в изнеможении плюхнулась на шубу. Но что-то мешало, что-то твердое. Я провела по шубе руками. Так и есть: это что-то в кармане! Я достала это.
Шахматная фигурка. Слон. Играть в шахматы меня учила мама. Очень давно, мне было лет пять… "Крепость не бросит тебя", - мамины слова. Спасибо, мама, уже не бросила, вернее не дала броситься! Что из того, что я не нужна никому? Какое мне до них дело? Жизнь нужна мне!
Мне! Рано или поздно эта морока закончится, я расплачусь с долгами и вернусь в Антарктиду. Там мои славные Пьер, Матильда, Рыжая Лапка, Бруно, крошка Ясное Утро. И мои друзья-коллеги с научной станции. И мои любимые белоснежные просторы, могучие льды, самое звездное в мире небо, таинственный запах океана… Я прикрыла глаза и увидела все это, но не в ночном освещении, а в ярком солнечном свете! Пингвины бежали мне навстречу: черно-белые плотные фигурки под голубым-преголубым небом…
В погожий день антарктическое небо точно такого же цвета, как глаза Дюлена. Смешно: если бы я все-таки прыгнула со стены и мои намерения осуществились, то к его приезду - через неделю - меня бы уже похоронили… Немыслимая глупость! Нет, конечно, дело вовсе не в голубых глазах какого-то там случайного торговца недвижимостью, но…
Я глотнула вина и призналась себе самой: но и в них тоже! Пусть мы посторонние люди и он конкурент моей Патрисии, но все равно!.. Я бы сейчас отдала многое, чтобы Дюлен вдруг по волшебству оказался на башне. Мы бы сидели на мягкой шубе и молча бы смотрели на реку и облака… А еще я незаметно поглядывала бы на его выгоревшие волосы и загорелое лицо. А он? Поглядывал бы он на меня?..
Да, наверное. Только мне следовало бы тоже немного загореть, а то я бледная, как восковая фигура, я ведь из Антарктиды, там особенно не позагораешь. Но у меня ведь обычно очень красивый загар! И я всегда загорала именно здесь, на башне, на этой самой лавке. И, между прочим, нагишом - никого же нет! - чтобы не оставалось никаких дурацких полосок от тесемок купальника… А что, собственно говоря, мешает мне сделать это сейчас? Они там все внизу заняты своими делами.
Я избавилась от рубашки, от теплых носков и разлеглась на шубе. Ужасно приятно! Мех есть мех, даже вытертый и старый. Он все равно ласковый, живой, нежный и деликатный… Как руки Дюлена, когда он, жалея, гладил меня, рыдающую, по волосам и спине… Стоп, а почему мне не холодно? Я же голая! Или все еще продолжается жар от ужаса оказаться в инвалидной коляске? Или оттого, что я почти прикончила бутылку вина?
Дурочка, сказал папа, ты мечтаешь об этом парне.
- Вовсе нет, - сказала я. - Просто мне хорошо лежать на меховой шубе под солнцем.
Мечтаешь, мечтаешь, настаивал папа. Ты и разделась, чтобы загореть и понравиться ему.
- Он торгует недвижимостью, а я изучаю пингвинов. У нас нет ничего общего. И вообще, не подсматривай, я без одежды.
Ты и родилась без одежды, и я много раз купал тебя.
- Тогда я была маленькая. А теперь - взрослая тетя.
Хочешь, чтобы он тоже без одежды прилег рядом с тобой?
- Это запрещенный прием, папа. Я же никогда не отпускала двусмысленностей про тебя и маму.
Но я вовсе не ваш папа, сказал Дюлен.
Он стоял на борту яхты, за его спиной раздувался белоснежный парус, а яхта двигалась ко мне по льду. И пингвины удивлялись, склонив головы набок, как собаки, потому что на Дюлене ничего не было, кроме белых брюк.
- Вам не холодно? - спросила я.
Мне одиноко. Иди ко мне!
- Но я не знаю, как тебя зовут?
Я тоже. Назови свое имя!
- Анабель! - закричала я, потому что вдруг налетел ветер и его яхту стало уносить в океан. - Анабель! Ты слышишь? Анабель! - И проснулась от звуков собственного голоса.
Но не только собственного.
- Мадемуазель Анабель! Баронесса! Госпожа баронесса! - звал снизу голос Герена.
Я накинула шубу и выглянула из бойницы. Дворецкий стоял на крепостной стене и махал мне рукой.
- Я так и знал, что вы здесь, мадемуазель Анабель! Спускайтесь скорее! Вас к телефону! Мсье Дюлен! Он настаивал, чтобы я разыскал вас!
Давно пора завести нормальный радиотелефон с переносной трубкой, досадливо думала я, натягивая платье на голое тело и на ходу влезая в туфли. И вообще, следовало бы дать ему номер моего мобильного. Нет, сначала надо вставить туда новые батарейки…
- А, Люк! Так и знал, ты перезвонишь ровно через три минуты! - хохотнул отец. - Даже время засек. Что, штаны далеко от постели откатились?
- От какой постели?
- Широкая такая, с балдахином, в баронессиной спальне.
- Папа!
- А что такого, сынок? Дело молодое, житейское! Ладно, ладно, шучу. Был в замке? Почему не докладываешь?
- Был. Но пока рано говорить о чем-то конкретном. Можно сглазить. - Этот довод был всегда самым убедительным для суеверного, как все торговцы, Дюлена-отца. - Па, я вернусь через неделю, тогда и обсудим. Что изменится за одну неделю?
- А предварительные результаты? - не унимался тот.
- Па, а сколько долгов на замке?
- Да ну, сущие пустяки! В переводе на евро вообще тысяч двести, не больше. Твоя игрушечная машинка и то дороже!
Люк промолчал.
- Эй! - завелся отец. - Ты там что еще надумал? Левых клиентов подобрал? Смотри мне! Я не собираюсь упускать заказ культурного министерства!