- Опять шахматы? - скинув сапожки, я босиком прошла внутрь - плитка с подогревом для озябших ног была как нельзя кстати. - И как дела?
- Шах и мат, - зевнул Лёшка, в этот самый момент совершив финальный клик. - Восемнадцать ходов. Почти "шотландская партия" на острове Святой Елены, должен тебе сказать.
- Твой любимый Наполеон?
- Он самый. Противник, конечно, не генерал Бертран, но приятно силён, - он захлопнул крышку ноутбука и крутанулся на стуле, поворачиваясь ко мне. - Ну как?
- Алмаз "Джонкер"… Ювелирная работа, - я взглянула на мужа: он походил на мальчишку, в кои-то веки убравшегося в комнате и теперь пытливо заглядывающего в мамины глаза, надеясь на поощрение. - Ты безупречен, как всегда.
Он не улыбнулся, но глаза его просияли.
Он никогда не рассказывал мне о "делах" заранее: моя реакция должна быть естественной - даже для самой себя.
- В этот раз пришлось повозиться, - небрежно заметил он. - Но ты, судя по всему, мной довольна?
- Ещё бы, - подавив тяжёлый вздох, я взъерошила ему каштановые кудри.
Чутьё никогда меня не обманывало. Его - тоже. Следствие зашло в тупик, и год мы играли в странную игру, кошки-мышки, где оба знают, что другой знает, но не могут и не хотят рушить сложившуюся ситуацию. А потом Алёшенька пришёл ко мне с предложением руки и сердца - и с повинной. Тогда я в первый и в последний раз в жизни увидела чёрный чемодан, где скрипка Амати покоилась по соседству с жемчужным ожерельем Александры Фёдоровны Романовой и подлинником "Букета фиалок" Мане; тогда его послужной список насчитывал всего три блестящих ограбления. Я до сих пор не знаю, где он хранит свои сокровища; он лишь говорит, что меня ни в чём не смогут обвинить и, даст Бог, по истечении срока давности он пристроит их в хорошие руки. А если не он, так кто-нибудь другой.
Ещё он говорит, что всего их будет двадцать четыре. Законченный опус: как каприсы Паганини, как прелюдии Рахманинова и Шопена.
С артистической лёгкостью, так ему свойственной, он протянул мне весы, на одной чаше которых лежала его жизнь, а на другой - смерть; и от одного моего слова зависело, погубить его или помиловать. Он любил меня, он не хотел мне лгать. И он готов был принять от меня, - одной меня, - смертный приговор, будь на то моя воля.
Вор и следователи - вещи несовместные. Враги, осуждённые пребывать по разные стороны черты.
Но всё дело было в том, что стоило мне взглянуть в его глаза, и я поняла, что отныне моя сторона - там, где бьётся его сердце, звучит его голос и спорит с вечностью его скрипка.
Через две недели будет очередной аукцион, и вскоре он - через десятых лиц, естественно - узнает об очередном нечистом на руку богаче, купившемся на престиж, но не имеющем ни малейшего понятия об истинной ценности сокровища, попавшего в его руки: не видящего его красоты, пропитывающей его Истории.
Эх, Лёшка, Лёшка… Соловей мой, разбойник и ночной певец…
- Утешаю себя только тем, - всё-таки произнесла я, - что я всё равно тебя поймала… в каком-то смысле.
- Ещё бы! Оковы обручального колечка куда прочнее тюремных наручников, чтобы ты знала. В старину так точно были, а нам стоит брать пример с наших славных предков, - он поймал мою руку. Поцеловал вначале её, а потом кольцо с крупным бриллиантом на безымянном пальце. - Не помнишь, на чём мы остановились утром?
- Папагено, - мигом приуныла я.
Склонив голову набок, какое-то время он созерцал моё лицо. Потом улыбнулся - мягкой улыбкой кота, запертого на ночь в молочной лавке.
- И это тоже, - согласился он, подхватывая меня на руки. - Но чтобы иметь возможность принести тебе кофе в постель, сначала надо тебя туда уложить.
Марина Ли
ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ КРАСЕН
Изнурительный день, полный бесконечных тревог, закончился в душе. Я повесила на крючок халат, положила на деревянную скамеечку сумочку с бельем и косметикой, завернулась в полотенце и на цыпочках вбежала в пустой гулкий зал с душевыми ячейками.
Я не слышала скрипа открываемой двери, но успела почувствовать, как холодок сквозняка метнулся мне в ноги, а затем мою талию обхватили сильные руки, и теплое дыхание коснулось моего уха:
- Ты должна мне, - сообщил Арсений и переместил свои ладони до моих подмышек, от чего сердце моментально ухнуло с места в галоп.
- Должна? - я стукнула его по рукам и оглянулась. - Тебе?
- А кому же еще? - он позволил мне развернуться в кольце своих рук и хитро блеснул глазами, втянув нижнюю губу и прижав ее зубами. - Я же делился с тобой водой в мужской день.
Я смутилась, потому что вспомнила о том, как мы столкнулись с ним здесь в самом начале нашего знакомства. О жарком взгляде, о каплях воды, стекающих по смуглой коже, о губах, нетерпеливо дрожащих на расстоянии, слишком далеком для поцелуя…
- О, вижу, ты тоже помнишь о той ночи! - он мечтательно заломил бровь и прошептал едва слышно:
- Надо обновить воспоминания.
А после этого толкнул меня к стене, я же зашипела, когда моих лопаток коснулся холодный кафель.
- Холодно!
- Извини. Сейчас согрею, - и прижался ко мне, обволакивая своим теплом.
- М-м-м, - промычал, ведя носом по моей безвольно открытой шее. - Как же ты пахнешь!
- Ка-ак?
- Как женщина, которая должна стать моей навсегда.
Я задохнулась от важности его слов, от обещания, звучащего в них, от намека на что-то большее, о чем ни он, ни я не говорили пока вслух. Ну и еще, конечно, от того, что Арсений крутанул вентиль на стене и обрушил на нас поток ледяной воды, одновременно сдирая с меня полотенце и выбрасывая его в общий коридор.
- Зачем оно? - удивился наигранно и, хмыкнув, пояснил:
- Намокнет же.
Вот тут я и сделала первую стратегическую ошибку: заглянула ему в глаза, сразу же нырнув в уже знакомую кофейную бездну, жаркую, как ночи на побережье, когда галька впивается в пятки круглым боком, а морская волна с удовольствием облизывает твои колени, обещая все мыслимые наслаждения ночного заплыва.
Ну, если бы я когда-то бывала на ночном берегу, то это все обязательно выглядело бы именно так. Сейчас же, у края бездны, обещающей наслаждение, я отшатнулась, испуганно вскинув руки к груди, чтобы закрыться от пронзительного мужского взгляда.
Арсений гулко сглотнул и прохрипел:
- Поздно.
- Что? - пятиться было некуда, поэтому я просто отвела глаза, сгорая от внезапно накатившего стыда и страха.
- Я уже все рассмотрел, - он с усилием отвел мою правую руку и прижал ее к стене у моей головы. - И в первую очередь… - симметрично правой легла левая рука, - это.
Северов слегка наклонил голову, и я поняла, что он смотрит на мою грудь, на сжавшиеся в ожидании ласки ореолы и на бесстыдно заострившиеся соски.
- С ума сойти, до чего красиво!
Он оторвался от созерцания явного свидетельства моего возбуждения и посмотрел мне в глаза. Внезапно оказалось, что во рту у меня пересохло, а сама я трясусь, словно лишенный вожделенной дозы наркоман, и едва ворочая языком, скриплю песком в голосе:
- Просто вода холодная.
- Я так и понял, - слишком торопливо согласился он. - Не двигайся.
Правая рука парня выпустила из своего плена мое левое запястье и ушла в сторону, чтобы подкорректировать температуру воды (хотя мне, откровенно говоря, и без того уже давно было очень и очень жарко), а затем вернулась, скользнув кончиками пальцев под грудью. Так нежно и одновременно так жарко. С ума сойти! Я неосознанно прогнулась, мечтая о том, чтобы пальцы скользнули немного выше, уже почти готовая признать свое поражение. Давно готовая…
- Я же не велел тебе двигаться, - прохрипел Арсений у моего уха и, словно в наказание, прикусил мочку, от чего мои ноги немедленно стали ватными, а руки опустились на смуглые плечи.
- Прости, - просипела я и кашлянула в попытке вернуть голосу прежний тембр. Какое там! Я в следующий момент, по-моему, вообще лишилась голоса, потому что парень поднес мою руку к своему лицу и, закрыв глаза, поцеловал ладонь, голубую жилку на запястье, пощекотал языком кожу на локтевом сгибе. Подумать только, как много, оказывается, можно получить удовольствия, когда кто-то целует тебе руки… Нет, не кто-то. С какой-то самоубийственной ясностью я вдруг поняла: не кто-то, а именно он, только он.
- Арсений, - скорее выдохнула, чем произнесла, - Сеня…
Он поцеловал мое плечо, а затем снова заглянул в глаза, и столько в его взгляде было откровенного нетерпения, столько обнаженного желания и такого обжигающего ожидания, что я не выдержала и совершила вторую ошибку за вечер. Я набрала полную грудь воздуха, и безропотно повторила движение мужских губ напротив:
- Я так тебя хочу.
Он замер, словно не веря, наклонился, чтобы вслушаться в шепот, почти не слышимый за шумом воды:
- Пожалуйста.
- Оля! - он обхватил меня за талию, вжимая в себя, торопясь поделиться со мною своей страстной жаждой, поднимая над полом до тех пор, пока моя грудь не оказалась на уровне его рта.
- Хочу попробовать, - прохрипел Арсений, и теперь его дыхание показалось мне прохладным - настолько раскалилась моя кожа, - какая ты на вкус.
Он медленно облизал мой сосок, который своим окаменевшим видом буквально умолял об этой ласке, а затем нетерпеливо втянул его в рот, прижимая языком и хрипло постанывая от удовольствия.
- Везде, - мурлыкнул он, проводя языком по ложбинке между моими грудями, чертя дорожку ко второму соску, - везде.