"Каждый сверчок, знай свой шесток!", - он. жил, следуя этой народной мудрости. Народную мудрость наивно считают ошибочной. Поколения тех, кто ей следовал, жили, и ныне живут и приносят пользу, в меру своих возможностей. А те, кто рвал выше планки, - срывались, и пользы, в итоге, от них - никакой, или - очень не много.
Жизнь творят руки первых и тех, кто рванув выше принятой планки, потом не сорвался, а дальше пошел. Но таких очень мало, хотя в этой жизни нужны они, может, не меньше первых.
Так что, - сомневался взводный, - Потемкин и есть из таких - из вторых? Чем не по-нраву ему, вдруг, привычный "родной" шесток - ППС?"
***
- Вы Мац Кирилл Павлович?
- Я.
- Старшина милиции Потемкин. Я приехал из Харькова.
- А что такое? - Серые, холодные глаза, оценили спокойно, неторопливо, Потемкина. Ответ на вопрос, даже собственный, - видел Потемкин, - эти глаза должны найти сами.
- Ага, старшина, я понял! Задолбали, начальники...
- Я Вас не мог задолбать. Или мы с Вами встречались?
- Вы, - да, - признал Мац, - Но и Вы - по тому же вопросу.
Потемкин, деланно хмурясь, крутым взглядом кверху, намекнул на свой лоб:
- Это Вы там мой вопрос прочитали?
- А где же! По Люхе пытать собрались.
- Жуляку Алексею Петровичу.
- Так, и что, я не прав? Меня все "кололи", и наши, и ваши - из Харькова. Что еще надо? Скажи, старшина, ты же видишь - работаю, люди ждут!
- Где расположимся - надо поговорить.
- Значит - надо?
- Надо.
- В бытовке. Устроит?
- Устроит.
Работал здесь Мац, было видно, не первый день.
В бытовке замешкали два работяги, но, Маца увидев с гостем, исчезли. Мац, проводив их, с тоской посмотрел в глаза:
- Привыкли. Ваши их приучили!
- Скажите, а чем Алексей занимался?
- Это когда? Где и чем занимался? Ничем!
- Он Ваш друг. Вы должны это знать.
- Я должен?
- Ну, я например, не могу - не дружил с ним...
Мац недовольно хмыкнул. Внутри шла работа: Потемкина он изучал.
- Был друг да весь вышел! - откликнулся он.
- Не с Вашей ли помощью вышел?
- Да нет, командир, без моей!
- Может, Вы его и поломали?
Конем ощутил себя Мац, не сумевшим стряхнуть нежеланного всадника.
- Вы о нем так говорите, как говорят о врагах, Кирилл Павлович!
- Нет, я уж точно не враг ему… Был… И не я поломал. Это Вам искать надо, чьи руки при чем здесь…
- А я поищу.
- В тюрьме познакомились с ним. Там он был мужиком. И голова была там у него, и руки. Радио, теле, - да всю электронику, мог починить. Из хлама, со свалки ему принеси: пылесос там, утюг, телевизор - он все оживит. Безотказный, не хитрый, не жадный. Таких там ценят. Там мужиком Люха был!
- А на воле?
- Ни рыба, ни мясо! Мерин бесхозный: без крепкой узды, и без хомута на шее...
- А в зоне он - человек! Отчего, Кирилл Палыч?
- А там есть и узда и хомут! Пользу там выжимают, там нет бесполезных людей. Родился - по воле Божьей, а человеком стать - этого или хотеть еще надо, или - заставить могут. В итоге получится то же! А тут, на воле -тут кто мог заставить? Мама? Бомжи? Участковый?
Силу, способную действовать, чувствовал в краткости и неприязненной точности слов, Потемкин.
- А он был из тех, кого нужно заставить?
- Вам же понятно.
- Понятно. Вы хорошо его знали. И можете знать, кому нужна была эта смерть. Кому-то он мог быть опасен? Дорогу мог перейти? Умер ведь не от инфаркта.
- Ломал, и я свою голову, честно! Понять не могу: Он сам никому не нужен, кому тогда смерть нужна? Не знаю... Бомжи могли, съесть... Он с ними путался. Вот это хуже всего - там ничего не найдете. В общем, не знаю...
- Но, Вы же, - внимательно, прямо в глаза, посмотрел Потемкин, - отыскали для драки повод? Серьезный, наверное, повод? Свидетели есть. А кто знает, что было у вас! Между вами, точнее… А рисуете мне - человека "ни рыба, ни мясо"? Как Вас понимать? Я не видел. да только слепой бы не видел, - враги вы с погибшим! А у врага и мотивы и случай убить найдутся. Не так ли? - с вызовом, сжатый внутри, готовый к внезапной атаке, спросил Потемкин.
Потемкин не опасался, а как избавления ждал атаки. С оружием, без - все равно! Все, в один миг, станет ясно. Все станет тогда по местам, и прольется истина.
- Я вижу, - разжал губы Мац, - старшина, - ты не опер! Пока что. Рвешься туда, я понял… Не огрубел еще, - человека, пока, в тебе больше… Дозреешь потом, может быть. Может быть… А пока и скажу тебе, как человеку. На нервах я из-за того, что хотел, как и ты, да не мог человека понять! А ты должен! Тебе это надо… Дерзай! Лепить я из Люхи, кого-нибудь, не собирался. Вот маму свою он любить-уважать научился б… За это и получал от меня по шее.
- Ты вырос без мамы?
Мац, владея собой, удивление скрыл: - А знал бы иначе я зону, тебя и тебе подобных?... - он встал, и сказал, разминая в руках сигарету, - А ты, старшина, из меня убийцу лепишь! Мотивы нашел, угрозы, мои "битки в шею"… Да чтоб я, черт возьми, считал ремесло твое легким, как это считаешь ты!
Мац вышел, и закурил на веранде. Рассматривать там было нечего: небо и горизонт. Но, в небе, и за горизонтом, каждый видит по-своему, что-то свое. Иногда заглянуть туда надо… А Мацу, сейчас, даже очень надо: Он курил и блуждал нервным взглядом вверху или там - вдалеке. Он - второй, в этом мире, знал, кто, скорее всего, убийца…
- Протокол, старшина, - спросил он возвращаясь, - писать будешь?
- Нет, писать ничего не буду.
"Что-то не досказал, - понимал, возвращаясь, Потемкин, - Он знает больше, а может быть - все!". Потемкин крутил баранку, стучал по ней пальцами, и размышлял: "Искать, - думал Потемкин, - надо будет в тумане, который пускают такие как Мац, и другие, которые знали погибшего. Знали на уровне, который ладонью в воздухе показал участковый. Да не было уровня выше: туман, как известно, плавает по низам. И чем ниже туман - тем гуще…".
- Ух-х-м! - прошипел Потемкин. И пряча эмоции закурил. Взгляд скользил по деревьям посадки бегущей навстречу, по двум сторонам дороги. Деревья как люди - разные. Тысячи их пройдут перед взглядом, пока он в пути. И ни одного из них не различит Потемкин. Ни об одном из них даже вспомнить, не то что сказать, ничего не сможет. Для этого надо остановиться и рассмотреть их.
"А остановиться, - итожил Потемкин, - не увидеть всего остального!"…
Снова думал об остывающей, только что пережитой беседе. Крепла уверенность: вот она, искорка в тайных глубинах, в потемках чужой души. Искорка, свет которой способен пролиться истиной. Пусть даже крохотной долей истины…
Не сводя глаз с дороги, опять закурил, и вместо удовлетворения от верного хода мысли, вдруг ощутил безысходность. Горькую, как, может, дым, набежавший на лобовое стекло. "А как вынуть искорку?" - мысль об этом казалась вдохом без выдоха: так же кружила голову, тяжестью наливала руки.
Что делать? - не знал он. От этого стал сомневаться: не зря ли затеял все это вообще? А если учесть, что ведь это - цель…
Стал бы сегодня кто-то завидовать человеку, который курил сигареты одну за другой, и завершал путь потому, что работал мотор и крутились колеса, и сам по себе приближался конец маршрута? "Недостижение цели, - это бесцельность!". Простой и нерадостный вывод, вез с собой из поездки, Потемкин.
***
Она наблюдала, как утренний ветер волной шевелил пелену занавески в открытом окне. "Каково же, - хотелось понять, - тому человеку теперь?" Почему-то о нем думалось больше. Не о том, бывшем жителе нашей планеты, который ушел в мир иной. Осталось внизу, по частям, тело бренное. "Бренное" - в самом буквальном смысле. Что ж, каждый судьбу свою делает сам: только тайный уход одного, мог уберечь от краха судьбу другого, - ведь все судьбы связаны. Связаны ближе намного, чем кажется. И невидима связь, часто лишь потому, что от глаз посторонних ее прячут тайны. А убивший убийцей быть не собирался: убил негодяя! Спонтанно… В планах его были, есть, и еще могут быть, нужные чем-то, кому-то, земные дела… Небо молчало всегда, и теперь промолчит. Но, как быть со справедливостью? Сложный вопрос. Вообще, существует она в природе, или обретена человечеством?
Наблюдая, как утренний ветер волной шевелит пелену занавески, она приходила к выводу: "Да, я могу пролить свет… А должна ли, когда существуют сыщики, судьи и прокуроры?"
Волны невидимо и безбрежно царили за окнами. Штиля в этом движении нет, да и мало кто, вообще замечает его: так, колебания легких предметов его выдают иногда… Но полного штиля нет, и законы незыблемы, независимы от человека, - потому, что не изобретены им... И справедливость иная… Убил человек негодяя - законы изобретенные вряд ли поймут, а справедливость иная, - есть она, и она промолчит.
Она понимала все: ведь она - человек. Погибший был человеком… И у погибшего кто-то остался, а все судьбы связаны… Поколебавшись, она решила: "Все же, Потемкину надо будет звонить!".
***