- Догадываюсь, голубушка, скорбит ваша душа по чему-то несбывшемуся, а тут я со своими проповедями. Но, как бы вам ни было худо сейчас, верьте мне: будут в вашей жизни и счастье, и любовь. - Акулов поцеловал ее измазанную землей руку. - И, прошу вас, не забывайте о том, что у вас есть друзья. И не разочаровывайте меня, старика. Сами знаете, как тяжело жить без идеала в душе. Ну а сейчас утрите слезы, и пошли вершить дела.
* * *
"Милая Татуша!
Ты, конечно же, догадываешься о причине моего долгого молчания. Надеюсь, тебе не надо объяснять, как долго приходила я в себя после твоего последнего письма. До сих пор сердце в пятки уходит, когда увижу нашу почтальоншу, хотя, казалось бы, страшней известия мне уже и не получить. Помнишь старую русскую пословицу о том, что беда в одиночку не ходит? Вот и на меня в тот самый день, который я прозвала Днем Письма, обрушилось несколько бед, от которых я и по сей день не совсем отошла. О них я расскажу тебе в другой раз. Скажу только, что сейчас многое уже позади, и я начинаю постепенно выходить из оцепенения, почти как прежде радоваться жизни и вот уже несколько вечеров подряд остаюсь в училище заниматься. Что касается Зловредной Инессы, то поверженных осуждать негоже, а она, судя по всему, доживает в директорском кресле последние дни. Знаешь, если начистоту, нет у меня на нее настоящей злости - я тоже подчас слишком бравировала своей независимостью, чем подрывала основы ее незыблемого авторитета. Беднягу можно понять.
Видишь, я уже делаю робкие шаги на поприще юмора - это чтоб к слезам не возвращаться. И все равно, дорогая Танечка, я, можно сказать, счастлива вопреки всему. Такой уж я от рождения безнадежный оптимист. И хотя внешних изменений в моей жизни не намечается, внутри начинают брать верх светлые силы.
Валерка явно что-то задумал. Баба Галя уверена, что это я расстроила его свадьбу со Светланой. (Как ты думаешь, во мне на самом деле есть что-то роковое?) "Ты, девка, такого жениха упустила - на руках бы тебя носил", - сказала она вчера. Думаю, она права, но мне пока этого не нужно. К Валерке я испытываю нежность, благодарность. Если бы не его здоровый провинциальный юмор, я бы, наверное, давно свихнулась. О Валерке у нас с тобой еще будет особый разговор. Хотя, поверь, то, что я к нему испытываю, на любовь в привычном смысле этого слова не похоже…"
* * *
Баба Галя впервые в этом году собрала на стол под старой грушей. Жужжали пчелы, деловито облетая большой домашний кулич, густо посыпанный разноцветным крашеным пшеном. Баба Галя отгоняла их полотенцем. Сердито прожужжав над ухом, они взмывали вверх, вливаясь в общий гул весеннего оркестра.
Соседка Егоровна, худосочная, с глубоко запавшими глазами-угольками женщина, уже успела отведать и крашенных в темно-луковый и синьковый цвета яиц, и жареной курятины, запив угощение несколькими стаканчиками ладанного, и теперь млела на солнышке, подставив его лучам щуплое тело.
- Смотри, Егоровна, как бы тебя удар с непривычки не хватил, - предупредила баба Галя. - Оно сейчас обманчиво - будто и не сильно жарко, а до самого сердца достает. Дай-ка я тебе Петькину шляпу принесу.
- Не бойся, Семеновна. У меня кожа сухая да толстая - не больно ее прогреешь. Оле казалось, будто в ее последнее время перенасыщенной событиями жизни наступила пауза. Она потом решит, остаться ей здесь или уехать в Москву - ей порой так хочется побродить арбатскими переулками, где когда-то они гуляли с Ильей. Еще ей предстоит решить, нужен ли ей Илья на самом деле или же это всего лишь воспоминания о первом чувстве… Ну а сейчас она будет слушать пчелиный гул, густой и вязкий, как сам мед, наслаждаться казачьей песней, которую затянули в соседнем дворе, и наблюдать, как на голубом, еще совсем светлом майском небе медленно проявляется серп молодого месяца.
Егоровна задремала, склонив набок голову. Баба Галя все-таки нахлобучила на нее старую соломенную шляпу с выцветшей ленточкой.
- Я, наверное, тоже сосну, - сказала она, накрывая кулич большой кастрюлей, чтоб не заветрил. - Ежели ты, Ольга, куда соберешься, прикрой сверху клеенкой, чтобы куры не нашкодили. Может, еще кто заглянет.
…Оле показалось, будто ее окликнули от забора. Она подошла к калитке. Никого. Лишь шарахнулся в кусты крыжовника черный Ибрагим, подстерегающий самых бесстрашных скворцов.
Оля откинула крючок и выглянула в проулок, куда выходили дворы. Возле соседского забора стоял Петр с авоськой в руке, из которой торчало горлышко бутылки и концы длинных, как палки, парниковых огурцов.
- Поди-ка сюда, - позвал он Олю, переминаясь с ноги на ногу. - Ну, и чего у вас нового? Замуж еще не выскочила?
Он переложил авоську в левую руку.
Оля покачала головой и протянула Петру руку. Он суетливо пожал ее и, обернувшись несколько раз на светлое женское платье, маячившее неподалеку, побрел к калитке.
- Хм, а это что за чучело под старым лопухом? - с добродушной ухмылкой спросил Петр, указывая пальцем на дремавшую Егоровну. - Видать, от души разговелась бабка. Гляди-ка, а у вас чисто во дворе. Ну и ну!
Петр поставил бутылку на стол, авоську с огурцами повесил на сухой сучок груши.
- А мать где? - как показалось Оле, с опаской спросил он.
- Прилегла вздремнуть. Позвать?
- Нет, нет, не зови! - Петр замахал обеими руками. - Мы сперва сами спрыснем нашу встречу. Вон и тетка идет. Иди сюда, не бойся - мы не кусаемся.
Алевтина осторожно прикрыла за собой калитку и засеменила по тропинке на своих высоких каблуках.
Петр подмигнул Оле.
- Видишь, какая она у меня гладкая. Ну садись, садись, тетка, сейчас мы пригубим по случаю праздника.
Он откупорил бутылку и плеснул в стаканы.
- А и ты, бабка, хочешь? - Петр подвинул стакан к шевельнувшейся во сне Егоровне. - Пей, пей, сегодня Бог все грехи прощает.
Алевтина присела на краешек скамейки, то и дело поглядывая в сторону дома. У нее было широкое скуластое лицо и добрые серые глаза, так не гармонирующие с черными накрашенными бровями.
- А вы, я гляжу, весело время проводите, - отметил Петр, окидывая взглядом заставленный тарелками стол. - Одна от такого веселья даже носом заклевала.
Он зашелся громким смехом и еще налил в свой стакан водки.
Оля хотела принести из дома закуски, но Петр схватил ее за руку и силой усадил на место.
- Не спеши. У нас тут на дереве своя закуска растет.
Обернувшись, он вытащил из авоськи огурец, ткнул конец в солонку и протянул Алевтине.
- Ешь, тетка. Гибрид груши с огурцом, а пахнет кабаком. Ха-ха! - Он вдруг резко оборвал свой смех. - А вон и мать. А где Ибрагим? Ибрагим! Ибраги-им!
Он стал озираться по сторонам, притворившись, будто ищет кота.
Баба Галя, замерев на мгновение на крыльце с приложенной ко лбу козырьком ладонью, вдруг по-молодому резво сбежала по ступенькам.
- Батюшки, да у нас полон двор гостей! Сейчас я табуретки из летницы прихвачу.
Она свернула с тропинки к летней кухне.
Петр торопливо глотнул из стакана, поставил его на стол, потом отпихнул от себя.
- Ишь ты, из какой посуды водку хлещут, как пьяницы под магазином, - сказала подоспевшая с двумя табуретками баба Галя. - Сейчас хрустальные фужеры принесу.
- Да сядьте вы наконец, мать, что ли! - нарочито громко рявкнул Петр. - Хватит перед глазами мельтешить. И так сойдет. Не чужие мы вам.
Баба Галя послушно опустилась на табуретку и пристально посмотрела на Алевтину. Та заерзала под ее взглядом, стала расправлять складки своего крепдешинового в мелкий синий цветочек платья.
- А ты, Алевтина, вроде бы похудела, - отметила она таким тоном, будто они расстались только вчера. - И платье тебе очень к лицу. А вот волосы зря в рыжину выкрасила. Зря.
Алевтина покрылась от смущения малиновыми пятнами.
- Вы, мать, сразу же и критикуете, - вступился за жену Петр. - Давайте лучше глотнем по капельке.
- А что такого я сказала? Я ж ей все-таки не чужая.
Петр взглянул на мать. В этом взгляде были и признательность, и теплота, и что-то еще, понятное, наверное, лишь им двоим.
- Ну и крепкую же, гады, водку нынче гонют - так в глаза и шибает.
Поставив на стол пустую стопку, баба Галя долго вытирала кончиком платка глаза.
- А это потому, что я ее на солнышке согрел. Сорок градусов своих плюс двадцать с неба. Физику, мать, надо знать.
Откинувшись на спинку скамейки, Петр расхохотался.
- Гром, что ли, рыкает, - проснулась Егоровна. - Пойду-ка я домой, белье посымаю, не то дождиком намочит.
- Напугал бедную пенсионерку. - Алевтина коснулась пальцами щеки Петра. - Смотри, как вспотел. Еще просквозит на ветру. Накинул бы чего.
- Там на вешалке в передней китель старый висит. Сбегай, принеси мужу, - наказала баба Галя.
Алевтина пошла к дому.
- Ишь, небось и это платье сама пошила. Мастерица! - похвалила баба Галя, глядя ей вслед. - Пускай и мне халат скроит из того сатина, какой я за семечки взяла. Полька в прошлый раз проймы заузила - руки не подымешь. Такой богатый отрез испортила… А я ей крепдешин подарю в белый горошек. Помнишь, ты со своих курсов привез? - Она повернулась к сыну. - Для меня яркий сильно, а ей, молодой, как раз к лицу…
Оля вслушивалась в соловьиный хор. Ей вдруг показалось, что соловьи поют и для нее тоже.
Примечания
1
Круглая плетеная корзинка.