"Вещи, деньги - какая же это, в сущности, ерунда, - думала Оля. - А иные ведь в этом видят смысл жизни, спасение от пустоты. Кое-кто даже пытается пересчитать свое искусство на деньги… Но самое ценное не за деньги покупается. А за что тогда? За страдания? Терпение? Или за прощение?.."
Пока она не в силах ответить на этот вопрос. Она потом ответит. Чуть-чуть соберется с мыслями и ответит. Ей очень нужно найти ответ на этот вопрос.
- Гляди, как бы сквозняком не прохватило, - предупредила вышедшая на крыльцо баба Галя. - Обедать ступай, а я прилягу. В груди нехорошо.
Оля послушно поднялась со скамейки, вымыла лицо и руки под рукомойником возле веранды, нехотя вошла в дом.
А может, самое ценное на свете покой? Ну да, наплевать на все, думать только о себе, беречь себя. И никогда не поддаваться угрызениям совести и чувству вины перед кем-то. Словом, дышать носом и поливать по утрам фикус, как выражается Валерка. Только и он, кажется, далек от того, чтобы следовать этим рекомендациям.
* * *
Врач "скорой помощи", обстоятельный старик с большими красными руками, хотел забрать бабу Галю в больницу, но она решительно отказалась:
- Сам посуди, доктор, - куда ж я от своего хозяйства? Виноград еще не подвязан, картошку сажать не кончили.
- Ну, как знаешь, бабка. Ноги протянешь - не пеняй на медицину. А ты, внучка, - обратился он к Оле, - приглядывай, чтоб она лекарства вовремя принимала. И уж раз-другой танцульки свои пропусти. Плохо станет - звони нам. Ну, бабка, смотри мне, не дури.
Прихватив свой чемоданчик, он скрылся за дверью.
- Как тут не встать, - кряхтела баба Галя. - Поросенок не кормлен, куры, ежели им на ночь не дать, разбредутся по чужим дворам, да и картошка, которая на еду, не перебрана - так и гонит в рост. Сбегай, что ли, к Сашке, перекажи, чтоб зашел. - Баба Галя вздохнула. - Да нет, не надо. Райка после всем хвалиться будет, будто они за больной матерью ходят.
- Вы скажите, где что лежит, и я все сделаю, - вызвалась Оля.
- Еще тебе домашних делов не хватало!
- Может, сейчас именно их мне и не хватает.
Баба Галя зорко посмотрела на Олю из-под низко повязанного платка.
- Ладно, похозяйничай, коли просишь. Отруби для поросенка в мешке за печкой, зерно для кур в выварке на веранде. Курник, как стемнеет, на крючок накинь, чтоб коты ночью не шастали.
Оля до самого темна носилась по хозяйству. Потом спустилась в подвал, перебрала картошку, смыла соленья. С непривычки работа не спорилась: пшеницу просыпала, не донеся до курятника, и на нее тут же набросились невесть откуда взявшиеся вороны; голодный поросенок тыкался грязным пятачком в ведро и, когда она поставила его на землю, влез в него передними копытами и разлил теплые помои в грязь.
"Видел бы меня Илья, - думала Оля, обламывая в полумраке холодного подвала ростки картошки. - Небось сейчас у меня более человечный вид, чем когда я кричала на него и топала ногами. Как низко может пасть человек…"
"Моя любимая, моя любимая…" И светлей становилось в темном подвале, пламя свечи, казалось, колыхалось, в такт ударам ее не желающего смириться с потерей сердца.
Вечером баба Галя, несмотря на протесты Оли, расшуровала печку, вскипятила чайник. Ужинали в полной тишине, не нарушаемой даже телевизором. Баба Галя несколько раз подходила к окну, прислушивалась к шуму ветра, деловито хозяйничавшего в саду.
- Кажись, в калитку кто-то стучится, - время от времени повторяла она.
Прислушавшись, Оля улавливала лишь скрип рассохшихся ставен да скрежет веток по кровле дома.
К ночи старухе снова сделалось худо. Оля хотела вызвать "скорую", но баба Галя схватила ее за руку и зашептала:
- Нет, нет, не бросай меня одну. Я так скорей помру. Уже отлегло, отлегло… Ты только не уезжай в свою Москву. Попривыкла я к тебе, как к родной. У Петьки моего уже бы дочка почти с тебя была, кабы Алевтина по глупости аборт не сделала. Оно, может, Петька и правильно простил эту дуру - все ж таки столько годов вместе прожито. Мой Митрий тоже за подолами волочился, а я ж его, покойника, сколько раз прощала… А ты сегодня уж больно с лица осунулась, - вдруг сказала баба Галя, зорко поглядев на Олю. - Ничего, девка, по молодости и мне довелось страдать по суженому. А теперича думаю: не ужились бы мы с ним. Нет, не ужились. Вспыльчивый как огонь был. Бывало, как расходится по пустякам… Митрий, тот поспокойней, потише. В замужестве оно ведь не так любовь важна, как сходство по душам. Вот и ты, я вижу, натурная. Оно вроде бы и хорошо с характером быть, только таким, как мы с тобой, туго живется… Ну, ну, не серчай - не буду.
* * *
Акулов нашел Олю в конце двора, неслышно подошел сзади и долго любовался, с каким старанием она вскапывает землю, кладет в лунку проросшие кукурузные зерна, аккуратно загребает обеими руками землю.
- Прошу меня простить, что отрываю вас от работы, но у меня к вам, Ольга Александровна, очень серьезный разговор.
Она обернулась, совсем не удивленная его внезапным появлением, вытерла тыльной стороной ладони вспотевший лоб.
- Давайте присядем на лавку. Для обстоятельности, - предложил Акулов и зашагал к скамейке под начинающей распускать свои бутоны грушей.
Оля послушно шла следом, так же послушно села рядом с ним на скамейку.
Акулов взял ее руку в свою, повернул ладонью кверху и покачал головой, увидев кроваво-сизые мозоли.
- Вот ведь вы оказались какая, Олечка, - сказал он, осторожно трогая мозоли. - Больно?
Она замотала головой и, чтоб скрыть вдруг нахлынувшие слезы, отвернулась к забору.
- Я собирался прийти к вам вчера, но почему-то все ждал, что вы сама ко мне придете. Не за утешением, разумеется. Вам ведь не нужны утешения, верно?
Она не ответила, сидела все так же отвернувшись. Подумала: все-таки ей нужно утешение. Очень нужно. Пускай кто-то по-настоящему умный и сильный духом скажет, что ее жизнь еще не кончена, что впереди ее ждут радости.
- Вы, наверное, помните, что в сказках, старых и новых, добро всегда торжествует над злом. Об этом знают даже дети. Кстати, они знают и о том, что герой, отстаивающий добро и справедливость, должен быть умным, сильным, ловким. Иначе не выйти ему победителем в жестокой схватке. К сожалению, и в наше время зло, несправедливость и прочие пережитки еще не стали музейными экспонатами, так что иной раз нам с вами приходится с ними сражаться. Вы со мной согласны?
Оля глядела на него, утирая слезы.
- Мне было лет немного поменьше, чем вам, когда я, ожидая в Новороссийске парохода, которому суждено было надолго разлучить меня с родиной, пытался решить для себя проблему: должен ли я вступить в борьбу со злом, раздиравшим на части голодную и холодную Россию, или наблюдать за этой борьбой из безопасного далека. Я думал: пусть те, кто затеял эту заваруху, сами и разбираются, я же - музыкант и должен быть верен своему призванию. А какой-то тайный голос нашептывал мне: "Ты прежде всего российский сын. Твоя родная земля стонет, обливается кровью. Защити ее от врага". И я уже решился было остаться… Но тут подошел английский пароход, и все как одержимые бросились на причал. Я смешался с толпой этих несчастных людей, не в силах противостоять ее воле… Я по сей день расплачиваюсь за собственное малодушие. И нет и не будет мне за него прощения. Конечно, мою вину с вашей не сравнить, но ведь сейчас и время иное.
- В чем же моя вина, Василий Андреевич? - спросила Оля.
- В том, что вы позволили Кудрявцевой безнаказанно вершить зло. В том, что смирились с победой зла. В результате пострадали прежде всего ваши студенты - и не только потому, что лишились отличного педагога. Учебную программу в конце концов можно наверстать, но вот тот моральный урон, который вы нанесли им своим бегством, пожалуй, уже и не возместишь.
- Что же я, по-вашему, должна была делать? Вернее, каким образом? Попросить у Кудрявцевой прощения?
- Ольга Александровна, голубушка, я просто удивляюсь вашей… наивности. Других слов в данном случае не подберешь. - Акулов всем корпусом подался к ней. - Неужели вы забыли одну простую вещь: пассивное добро - это то же зло, только наизнанку. Вы скажете: старик впал в маразм, твердит банальные вещи. И вы будете правы, ибо истина всегда банальна.
Акулов встал, заходил взад-вперед по дорожке, сердито вороша своей палкой прошлогодние листья.
- Беда вашего поколения в том, что родители с детства оберегают вас от всяческих несправедливостей, а иной раз даже внушают, что наш мир справедлив. Вы же, столкнувшись в вашей самостоятельной жизни с несправедливостями, не знаете, как поступить, а потому предпочитаете уйти в сторону, переждать бурю, найти обманчивый покой. А вот ваш студент Лукьянов оказался стойким молодым человеком. Мы с ним уже успели кое-что предпринять, пока вы тут предавались поискам призрачного покоя и жестокому самоанализу. Согласен, замечательное это свойство - уметь обстоятельно и трезво анализировать свои поступки, но только не в критический момент, когда нужно стремительно действовать.
Акулов посмотрел Оле в глаза.
- Ольга Александровна, вы ведь обладаете не только талантом музыканта, но и куда более ценным даром - притягивать к себе людей. Посмотрите, скольких вы вывели из состояния спячки. Люди потянулись к вам, доверились вашему человеческому обаянию. А вы их разочаровали.
Оля встала, больше не в силах сдерживать слезы, прислонилась к шершавому стволу груши и прижала платок к глазам.