Потом до нее медленно, как из-под земли лава, дошла-таки мысль, осенившая сознание и разворотившая вулкан чувств - Олеська-то, любимица учительницы по литературе, плюс к тому, что Андрея "охомутала", умудрилась и Александру Ивановну "на кривой кобыле объехать".
"Да есть ли она, справедливость-то?" - с надрывом героев писателя Островского, искавшего во всех своих пьесах "луч света в темном царстве", хотелось восклицать и восклицать Ане, когда она - сама не своя - прибежала ко второй своей подруге Катюше Масловой.
Катюша одна и знала о любовной трагедии Ани Григорьевой, но чем она могла ей помочь? Сочувственными вздохами и понимающими взглядами делу не поможешь, время назад не повернешь.
Впрочем, на свадьбу Аня пошла, мужественно высидела за столом положенные два дня, выслушала все шутки-прибаутки пьяненьких родственников со стороны жениха и невесты, с кривой улыбкой оценила напутствия молодым - их прокричал ведущий праздника, не спешила уходить и к концу второго дня, когда гости "совесть поимели" и начали постепенно разъезжаться, расходиться, расползаться. Аня тоже бормотала себе под нос: "Сейчас-сейчас, сейчас-сейчас". Как будто часы тикали, отсчитывали минуты чужого счастья, ее горя. Но ноги не слушались ее, выходить из-за стола не хотели. Если бы не Катюша Маслова, которая взяла Аню за руку, как маленькую, и увела прочь от заколдованного места, она бы так и осталась с Олесей и Андреем, легла бы в супружескую постель третьей, между ними.
Все это Олеся узнавала об Ане потом, постепенно, из года в год. Наконец постигла через свое страдание чужое и… превратилась в Аню: Олесе сильно-сильно захотелось отомстить подруге детства, совершить такой же нечеловеческий поступок, который та по отношению к ней много лет назад сделала, не побоялась бога. Судя по красочному, жизнеутверждающему плакатику на рынке, бог Аню и до сих пор не обижает, чего-то медлит. Может, он уважает таких, боится или просто присматривается к смелым людям, не живущим по его, божьим, заповедям, чтобы потом садануть отступника посильнее? Но ей-то, Олесе, от этого не легче, сколько еще ей ждать, пока бог прозреет?
Олеся Голубева вспомнила, что она еще - и сестра Ксения, начала горячо молиться о своей душе. Да уж поздно было ей в рай проситься. Приговор отступнице без божеского благословения Олесей и Андреем вынесен.
И все же ей было еще очень страшно приводить в действие часовой механизм ненависти и мести.
"Нет, - поправила себя Олеся, - только мести. Ненависть обычно слепа и глуха, а месть о своей жертве все знает. Вот и я абсолютно уверена в виновности певицы. Узнала об этом давно, случайно, быстро. Только понять не могла, за что меня бог наказал? Оттого и в монастырь ушла - за правдой. Много лет прошло, пока поняла: то не бог меня наказал, а человек, подруга. А раз так, то мы с ней теперь споем песню на равных. У меня, между прочим, тоже очень хороший, сильный, звучный голос. Как запою, а Андрей мне подыграет, так стекла из концертного зала разлетятся по всему Любимску, и станет ему имя - Кладбищенск".
Олеся вспомнила, как двадцать пять лет назад начал раскручиваться узел неизвестности, затянувший ей шею - когда пропала, вместе с розовой коляской - словно сама уехала от подъезда оставленная на пять минут коляска, - ее новорожденная двухнедельная дочь. Через положенное законом время милиция от поисков отказалась, сказала Олесе, что это, наверное, цыгане хулиганят - детей крадут. Олеся шутки не поняла, продолжала бродить по городу, заглядывать в чужие коляски - не ее ли там Ксюша лежит? Так они с Андреем назвали свою доченьку, такое же имя Олеся приняла, став через год послушницей. Тот год вобрал в себя много событий - вся Олесина жизнь в него, практически, и уместилась.
Во-первых, у Олеси украли дочь, во-вторых, Андрея почти сразу забрали в армию, вместе с Джульбарсом, в-третьих, он тоже пропал - в Афганистане, в-четвертых, и это было чрезвычайно важно, у Олесиной подруги Ани мать, без разрешения дочери, продала пианино. Аня от "горя" с ума сошла, прибежала плакаться Олесе. Вернее, сначала Аня побежала к Катюше Масловой, их третьей, общей подруге, но Катюша в тот момент сидела на диване у Олеси, черной от известия о пропавшем без вести муже. Вместо того чтобы одуматься и отказаться от глупых слез, Анька приперлась к Олесе в поисках Катюши и сочувствия.
- Чаю хотите? - внезапно спросила Олеся подруг, посадила их за стол и пошла к Аниной маме - Людмиле Михайловне, разбираться, вступаться за подругу. Ане и Катюше она, естественно, не сказала, куда пошла. Просто прогуляться.
На самом деле Олеся хотела, очень хотела жить. Поэтому ей во что бы то ни стало нужно было отвлечься на какое-то время от своих горестей, переключиться на чужие и помочь эти проблемы разрешить. Это называлось - эффект отражения. Решив чужие проблемы, она, возможно, поняла бы, как помочь себе дальше - без любимых людей - жить.
Людмила Михайловна оказалась в стельку пьяной. То есть она еще не лежала на полу в бессознательном состоянии, но по опорожненной в одиночку бутылке легко угадывалось - сие недолго ждать. Олеся резко спросила ее о пианино, Людмила Михайловна грубо ответила. Олеся сорвалась, начала кричать на Анину маму, которая своей родной дочери причинила чрезвычайную боль.
- Ты вот ее защищаешь, - мстительно, неизвестно по отношению к кому, сказала Людмила Михайловна. - А она в тот день с твоей коляской по городу бегала. Я сама видела ее в двенадцать часов в районе Стрелки.
Потом она замолчала и уставилась немигающими глазами на объект за спиной Олеси. Объектом оказалась Аня. Дочь смотрела на Людмилу Михайловну с ужасом, страхом и ненавистью.
- Допилась, - наконец нашлась что сказать Аня.
Людмила Михайловна зашуршала по кухне мышью, мимо подруг, бочком пролезла в спальню - там закрыла глаза, скрестила на груди руки, как умерла, и, чтобы дочь так не подумала (а то с нее станется, еще похоронит мать живьем), нарочито громко захрапела.
Олеся осталась стоять на кухне столбом. Она смотрела на подругу, как на причудливого уродца из Ленинградской кунсткамеры, не понимая, где у Ани что находится.
- Хочешь чаю? - хладнокровно спросила Аня Олесю.
Олеся от голоса подруги вздрогнула, поняла, что Людмила Михайловна взаправду свою дочь с розовой коляской в двенадцать часов в районе Стрелки видела. Так же, Стрелкой, называлась и река, в том районе протекающая. Олеся Аню задушила бы, если бы не Катюша, некстати пришедшая вслед за Аней.
- Да как ты могла подумать такое о своей лучшей подруге? - закричала Катюша, моментально введенная кашляющей от удушья Аней в курс дела. - Совести у тебя нет! Мы же с ней весь город в тот день обегали вместе! Я же ее лицо видела! Не могла Анька такого сделать! Сообрази.
- Я пошутила, пошутила, - истерично кричала "ожившая" и от страха трезвая Людмила Михайловна.
Олеся, сидя на полу, смотрела на грязные босые ноги Аниной матери и "соображала" - у кого это, действительно, совести не хватает? То ли у шутницы и пьяницы Людмилы Михайловны, то ли у поверившей ей Олеси? То ли все-таки у Ани?
"Но если это - Аня, то - зачем, за что?" - бессонными ночами, целую неделю после неудавшегося покушения на подругу спрашивала себя Олеся и не находила ответа.
Поэтому она медлила, оттягивала еще один неприятный разговор с семейством Григорьевых, который непременно должен был состояться.
"Иначе я сойду с ума", - поняла Олеся, вспомнила народную поговорку "дыма без огня не бывает", то, что Аня теперь зовет родную мать странно - Людмилкой, и отправилась к подруге.
- А доченька моя уехала в Москву, - вызывающе и одновременно виновато ответила Олесе Людмила Михайловна. - В институт поступать. Так и велела передать, если кто спрашивать будет, - и захлопнула дверь.
- А если не поступит? - с надеждой крикнула в "глазок" на двери Олеся.
- Все равно не вернется, - послышалось с той стороны "глазка", в который, как ни старалась, Олеся ничего не могла рассмотреть.
Жить ей стало незачем. По дороге домой она забралась на десятиметровую вышку на стадионе "Взлет" и сбросилась с нее, стараясь лететь головой вниз - чтоб сразу в землю воткнуться. За несколько секунд до удара налетел сильный ветер, развернул Олесю так, чтобы она упала на мягкий песочек карьера спиной и не убилась до смерти. Словно это не ветер был, а крылья ангела подхватили безвольное тело, донесли до песочка - новой точки отсчета дней, ночей, лет. Ангел сказал Олесе: "Жить".
С тяжелым сотрясением мозга, с многочисленными переломами и ушибами тела пролежала Олеся в больнице, а потом - в психлечебнице, как это самоубийцам положено, полгода. А когда вышла за ворота заведения с тяжелыми решетками на окнах - в них белыми пятнами маячили лица таких же несчастных, как она, так домой, к фотографиям и вещам Андрея и Ксюши, не рискнула вернуться. Ангел велел ей идти на вокзал, сесть в автобус номер "101", доехать до остановки "Черная речка". Там ждал ее бог. Бог жил в монастыре. И Олеся стала там жить. Иногда, по просьбе Олеси - редко, к ней приезжали родители. Мама и папа, которые, оказывается, у нее когда-то очень давно были.
- Ну, здравствуй, бабуля, - сказала Катюша фотографии Катерины Ивановны Зиминой. - Как ты тут без меня? Не простудилась? Зачем опять форточку открыла? На такой жаре живо тебя просквозит.
Катюша полезла на подоконник закрывать хлопающую от ветра форточку, закрыла, сказала себе: "Стоп", опять открыла, вспомнила - перед отъездом она, боясь воров, несколько раз проверила и перепроверила, закрыты ли в квартире все окна и двери. Она осторожно, представляя, что кто-то в шкафу или под диваном есть - жулик или убийца, ее поджидающий, слезла с подоконника - с торшером в руках почему-то уже.