Ладно-ладно, знаю. Не думаю, что люди от такого умирают на самом деле. Но я живое (ну, может и не совсем) тому доказательство. Даже несмотря на то, что большинство людей винят в моей смерти шумы в сердце, которые у меня обнаружились с самого рождения. Даже когда я выросла, я не придавала этому большого значения - я всегда была совершенно здорова и никогда не принимала лекарств или запрещала себе заниматься спортом и все в таком духе. Вообще-то, я была полнейшей противоположностью. Я была сильной. Энергичной. Этакий сорванец. Я еще в седьмом классе решила вступить в команду по плаванию в старших классах. Но это было не важно. В конце концов, мое сердце все равно разбилось.
Меня звали Бри. Ага, как сыр. Это вроде бы забавно, все всегда представляют, что же у меня за родители: помешанные на сыре придурки с дочерью по имени Бри и сыном по имени Джек; вот только меня на самом деле звали Обри, а он был Джексоном. За год до моей гибели, у меня все было отлично. Я жила в самом красивом месте на земле - Северной Калифорнии. В местечке, под названием Халф Мун Бей - сонном приморском городке, расположенным меж красными породистыми лесами и Тихоокеанским побережьем, в двадцати восьми милях к югу от Сан-Франциско. На заднем дворе у меня был в буквальном смысле пляж. У меня была идеальная семья: Мама, Папа и Хамлоф (наш бассет-хаунд) У меня были идеальные лучшие подруги: Сейди Руссо, Эмма Бривер и Тесса Хоффман. И у меня был идеальный парень: звезда легкой атлетики, вице-президент выпускников, Сексуальный-Мистер-Само-Совершенство, Джейкоб Фишер. Перед смертью у меня было все, и даже больше. Я была счастлива.
Но все изменилось в ночь на 4 октября, 2010-го - ночь, когда я ощутила ужасную боль в груди и рухнула прямо поперек обеденного стола Джейкоба. Ночь, когда меня не стало. Просто раз и все. БУМ. Игра окончена. Ты не прошла. Не накопила две тысячи очков. Таков конец жизни. Моей жизни.
В первые пару часов после своей смерти, я пришла к выводу, что все мои пробежки, плавание, лазание по деревьям и катание по крутым склонам Сан-Франциско не прошли мне даром. Должно быть, мое сердце оказалось слабее, чем все думали. Должно быть, со мной все-таки что-то было не так. Что-то, чего не смог предсказать даже мой отец (а ведь он - всемирно известный кардиолог). Я сделала свой последний вдох в понедельник. Не самый плохой день, между прочим, когда как все ворчат, что воскресенье кончилось. По крайней мере, я не нарушила ничьих планов на пятницу и субботу, так ведь? Разве я не умница?
Через пару дней соседи начали оставлять на крыльце всякую дрянь. Запеканки, пироги с заварным кремом или как они там называются. Кто-то даже оставил индейку, как на День Благодарения, прямо с пылу с жару, с начинкой и всем, как полагается. Наверное, так всегда делают, когда кто-то умирает: оставляют кучу еды на пороге у скорбящих, чтобы семья не забывала поесть. Плохо, но они не учли того, что мы все вегетарианцы. Ну, за исключением Хамлофа. (Похоже, у него все-таки выдалась неплохая ночка тогда).
Джек взял на себя обязанности проверять каждый день крыльцо, особенно с тех пор, как Хамлоф повадился есть все, что не попадя, мелкий обжора. Мой брат всегда был хорош в подобных делах, всегда брал инициативу на себя, когда никто не просил об этом. Джеку было всего восемь, когда я умерла (и хотя я не уверена, что он понял, почему меня не стало) тем не менее, он уже был довольно взрослый, чтобы понять, что я не вернусь.
Оу, его лицо. Большие зеленые глаза и волнистые темные волосы, прямо как у меня. На левой щеке у него красовалась крохотная ямочка, да и та появлялась только тогда, кода он хихикал, - что он и делал, причем постоянно. Мы с братом стали лучшими друзьями с тех самых пор, как мои родители привезли его домой из больницы и дали его мне в руки. На холодильнике даже есть фотография: он в голубом одеяльце и чепчике, а я в пижаме Скуби-Ду и с всклокоченными волосами. С этого самого дня, мы стали друзьями. Товарищами. Мы были как в песне у Раффи "Яблоки и Бананы". Он единственный мог обыграть меня в игру "Четыре в ряд". Очевидно, что моя поминальная служба прошла так себе, но я думаю, самой тяжелой частью было наблюдать за Джеком, который сидел, уставившись в пространство. Он не плакал. Ему и не нужно было.
Заявилась вся школа. Миссис Беннер (моя учительница английского, которая походила на пикси и доводилась мне соседкой с тех пор, как мне стукнуло шесть) сидела рядом с моей мамой и держала ее за руку. Мой отец был одет в угольной-черный пиджак и галстук, который я подарила ему на сороковой день рождения…с розовыми и лиловыми слониками. Выражение лица было суровым, усталым, и по темным кругам под глазами, я могла заключить, что он не спал несколько дней. Он сидел справа от мамы и крепко обнимал ее, будто боялся отпустить. Словно мама могла рассыпаться на кусочки. А быть, мог и он сам.
Я не удержалась и посмотрела на саму маму. То, как она разглядывала цветочную композицию в комнате. То, как ее кожа казалась потрескавшейся, словно грусть повлияла на ее поры. Пространство меж нами заполнял аромат ее розового парфюма.
Мама.
Я оглядела толпу, думая, как все же сюрреалистично сидеть перед столькими людьми. Подмечая все детали и удивляясь, почему больше половины из них не удосуживались сказать "привет", когда я была жива. Тем не менее, сейчас они все пришли. Аарон Уилси, парень с которым мы ходили вместе на географию: никогда не делал домашнюю работу и все время рисовал акул у себя в тетрадке. Лекси, которая начала подводить глаза жирным черным карандашом в первый же день девятого класса. Маккензи Картер, которая пару лет назад обрела Иисуса и отреклась от прошлой жизни. Интересно, верила ли она, что сейчас я вместе с ним? Наверное, ей от этой мысли было легче.
Сотни детей, друзей, родителей и учителей выстроились в ряды в аудитории средней школы Пасифик Крест, где я только что начала свой предпоследний класс. Потом я вспомнила: моя панихида была уже не первой. А точнее, второй. Первой была девушка на несколько лет старше меня, по имени Ларкин Ремзи. Она погибла в пожаре, после того, как оставила зажженную свечу в спальне на всю ночь. Я не говорила с Ларкин последние два года перед кончиной, зато наши семьи довольно хорошо общались, когда мы обе были еще маленькими - мы даже были подружками (прыгали на батуте на заднем дворе, катались на роликах после школы и прочий бред). У нее были шикарные темные волосы, и я научилась у нее плести французские косы, которые более или менее подняли мой уровень крутости процентов на тридцать девять. Потом, когда она перешла в девятый класс, а я в седьмой, мы подрались из-за какой-то ерунды, так что я даже не помню, из-за чего мы обе отдалились друг от друга. Я начала заниматься подводным плаванием, а она фотографией, да и вообще, заниматься своими делами. Ко времени, когда я перешла в старшие классы, она для меня стала лишь еще одним лицом в переполненном школьном коридоре. Воспоминания о том, как нам вдвоем было весело в детстве, лишь наводили на меня грусть. Но вся суть в том, что порой друзья то появляются, то исчезают из нашей жизни, как модные аксессуары… в одном сезоне одни, в другом уже другие. Тоже самое относится и к подружкам, так ведь, Джейкоб?
Помню то утро, когда услышала новости о Ларкин. Наш тренер собрал команду в шесть утра для тренировки, и я только-только выбралась из воды после практически совершенного переворота с трехметрового трамплина. Несколько моих знакомых по команде бешено шептались у раздевалки, так что я переплыла бассейн и вылезла, чтобы узнать, что происходит. Я практически ощущала весь тот адреналин, что витал в воздухе. Я стянула шапочку и начала вытираться полотенцем.
- Эй, Мо, что происходит? - прошептала я. - Курицы из Циклонов испугались соревнований?
Ее взгляд сказал мне, что я и близко не угадала.
- Прошлой ночью был пожар, - сообщила она. - Девушка из одиннадцатого класса погибла.
Я умолкла, полотенце выпало из рук.
- Кто? Кто умер?
Она положила руки мне на плечи, пока другие девчонки на нас пялились.
- Твоя прежняя подружка, вроде. Ларкин Ремзи.
Я до сих вспоминаю ощущения у себя в животе, когда слова сорвались с губ Морган. Помню, как капли холодной воды стекали у меня по спине, словно слезы.
Моя прежняя подруга. Ларкин Ремзи.
Мы всей семьей пришли на ее панихиду. Кто бы мог подумать, пару лет спустя мы все снова будем сидеть здесь… только на этот раз из-за меня. Те же самые белые фонарики были развешаны по всей комнате, мой гигантский портрет… футов десять в высоту, не меньше… был установлен в центре сцены. Фото было сделано у Джуди, всего лишь шесть месяцев назад, на дне рождения Джека. На снимке я была одета в голубой свитер, прямо на серую рубашку с подсолнухами, а волосы перехвачены блестящей синей заколкой. Папа, должно быть, как всегда застал меня врасплох одной из невероятно тупых шуток ("Кого это ты назвал куском сыра?"), и я смеялась над ним, когда он сделал фото. Не моя любимая фотка, но тут, по крайней мере, на носу не красуется огромный прыщ и в зубах ничего не застряло, ничего такого неловкого. Мне по-прежнему было в диковинку видеть свое гигантское лицо перед такой большой аудиторией, когда миллионы глаз смотрят на тебя.