Ошибка стюардессы заставила ее поднять глаза. Лаура и Энцо обменялись взглядами, вызвавшими, у нее по крайней мере, то же странное ощущение, что и при первой встрече. "Он испытывает похожие чувства, - подумала она, заметив, как сжались его челюсти. - Да, похожие!" Но в следующий миг она решила, что заблуждается.
- Пожалуй, так будет лучше, - ответила она, расстегивая ремень, которым пристегнулась к креслу, и поднимаясь на ноги, чтобы помочь стюардессе устроить ребенка поудобнее.
Когда глаза Паоло вновь закрылись, Энцо встал, чтобы пропустить ее на свободное кресло к иллюминатору. Одновременно кто-то выключил в салоне верхний свет. Когда они поудобней устроились в мягких, откинутых креслах, Энцо стал тихо рассказывать Лауре о своем детстве, проведенном вместе с Ги, и о тех местах, которые покажет ей, когда они попадут к нему домой.
Спустя некоторое время, убаюканная его голосом и монотонным гулом моторов, она тоже поддалась дреме. Нить разговора ускользнула от нее, и Лаура погрузилась в сон; ее дыхание стало ровным и спокойным, а голова склонилась на плечо Энцо. Стюардессы нигде не было видно. Незаметно для попутчиков, рассеянных по салону, Энцо убрал прядь волос с ее лица. Оно было белым, нежным и упругим при прикосновении. "Мой брат был счастливчиком", - подумал он, также закрывая глаза. А вот ему, Энцо, никогда не везло в любви.
Глава третья
Где-то над Атлантикой, когда они пересекали временной пояс - зону почти необитаемую, Лаура, проснувшись, обнаружила, что ее щека покоится на удобной подушке, мягкой, теплой и в то же время упругой, - на плече Энцо.
У нее возникло знакомое, хотя и давно забытое ощущение, что о ней заботятся. Аромат лосьона после бритья, стойко продержавшийся несколько часов, приятно щекотал ноздри.
Во сне она, по-видимому, прижалась к Энцо, как это делает любая женщина в поисках тепла и защиты. Она сразу поняла, что он бодрствовал все это время. В какой-то момент он накинул на нее одеяло со штампом авиакомпании или попросил об этом стюардессу.
- Прости, - прошептала она, подавив зевок, выпрямляясь и вытирая следы косметики на лице, - я, наверное, помешала тебе спать, приняв твое плечо за подушку.
Хотя руку и покалывало из-за недостаточной циркуляции крови во время многочасового бдения, Энцо искренне жалел, что его плечо наконец освободилось. Было так приятно касаться щекой ее волос и сознавать, что ты являешься ее опорой.
Он ответил тихо, чтобы не разбудить соседей по салону:
- Не стоит извиняться. Я всегда плохо сплю во время полета.
Она взглянула через проход.
- Паоло?..
- С ним все нормально! Я не сводил с него глаз.
Извинившись, она встала, поправила на сыне одеяло и отправилась в туалет. Когда она вернулась, Энцо достал подушки с верхней полки для нее и для себя. Его волосы были растрепаны, в глазах сквозила усталость. Пробираясь на свое кресло, она заметила, что за время путешествия он успел обрасти щетиной.
Немного смутившись, она заняла свое место.
- Надеюсь, я не храпела? - спросила Лаура.
Несмотря на усталость, возле его рта обозначились веселые складки. "Сколько в ней чисто американской непосредственности! - восхитился он. - Даже когда она смущена или чувствует себя неловко, все равно говорит об этом без обиняков. Можно себе представить, как ценил в ней это качество Ги".
- Нет, - заверил он с чисто европейской галантностью. - Звуки, которые ты издавала, были вполне пристойными.
Лаура не ответила, решив, что в тихом, тускло освещенном салоне полагается не разговаривать, а спать. Проснулись они оттого, что Паоло теребил Лауру за рукав с известием, что солнце встало и стюардесса разносит завтрак.
Они прилетели в Милан - современный, залитый солнцем город под сенью гор со снежными вершинами - где-то после десяти часов по местному времени. Пропускной пункт в малпенсскон аэропорту, по словам Энцо, обслуживающий большинство международных рейсов, гудел от множества голосов, произносивших слова на всех языках и наречиях с преобладанием итальянского. Многократные объявления на этом языке, повторяемые затем на немецком, французском, английском и испанском, звенели в ушах. Казалось, что все вокруг них только и делали, что кричали и возбужденно жестикулировали.
Выбитый из колеи Паоло крепко вцепился в руку матери, пока Энцо пробирался с ними через таможню. Лауру, хотя она пыталась скрыть это, вновь стали одолевать опасения. "Что подумают Росси, когда мы нагрянем к ним?" - спрашивала она себя.
Конечно, их визит не будет полной неожиданностью для родителей Энцо и бабушки, по его утверждению, железной рукой управлявшей семейством. По настоянию Лауры Энцо отправил им телеграмму из Чикаго, но не стал ждать ответа, не желая откладывать отъезд.
Как только она попадет в круг этой семьи, то у нее, совершенно незнакомой с их нравами и обычаями, окажется единственный союзник - этот темноволосый человек, в компании которого она провела ночь, еле успевший побриться перед самой посадкой в Малпенсе, человек почти незнакомый. Может ли она быть уверенной, что он примет ее сторону против всех остальных, если в этом возникнет надобность? Или покинет ее в трудную минуту? Она чувствовала, что он подвержен приступам плохого настроения, не всегда в себе уверен, хотя в данный момент производит впечатление человека, на которого можно положиться.
Их самолет до Турина вылетел почти сразу, не оставив времени для дальнейших размышлений. Стюардесса и большинство пассажиров говорили, конечно, на итальянском, и Лаура несколько освоилась с обстановкой. Она научилась этому языку от Ги, и сейчас к ней возвращалась прежняя способность понимать быструю речь и бегло разговаривать самой.
Благодаря безоблачному небу и относительно небольшой высоте полета, она могла любоваться местностью, над которой пролетал самолет. Бело-голубые вершины вырисовывались на севере и на западе. Перед ее глазами мелькали полоски лесов, черепичные крыши, редкие замки, солнечные склоны холмов, покрытые виноградниками. Серебряной полоской извивалась река. Озера ослепительной голубизны виднелись здесь и там, словно разбросанные рукой великана. Ги говорил о них: Зеркала Божьи, в которых отражаются кусочки рая.
Пока они кружились над Турином, заходя на посадку, опасения, которые она сумела подавить в Милане, возродились вновь и стали терзать Лауру еще сильнее. Сидя рядом с Паоло, она так нервничала, что чуть не подпрыгнула, когда Энцо, сидящий через проход, потянулся, чтобы ободряюще пожать ей руку.
- К моим родным мы поедем не сразу, - успокоил он. - Вы с Паоло сперва отдохнете и переоденетесь у меня на квартире. А мне необходимо покончить с некоторыми делами на заводе. Пока мы здесь, я вас обязательно туда свожу.
Они ожидали с багажом на краю тротуара, а Энцо отправился в гараж и вернулся на своем белом комбинированном автомобиле марки "росси фальконетта". Хотя багажник в машине был так мал, что его и багажником-то назвать можно было только с большой натяжкой, Энцо ухитрился каким-то образом погрузить туда все вещи.
Турин оказался красивым городом, с яркими магазинами, прекрасными, ухоженными парками и элегантными дворцами в стиле барокко. По пути к дому Энцо показал им собор Сан-Джованни с его знаменитой "туринской плащаницей".
- И что, действительно там внутри есть покрывало, на котором видны очертания лица? - спросила Лаура.
Он снисходительно глянул на нее из-под темных очков.
- Мы сюда обязательно сходим, - пообещал он. - Увидишь сама.
Его квартира оказалась на третьем этаже каменного палаццо, служившего городской резиденцией Росси.
- Я единственный теперь, когда отец болен, кто посещает палаццо, - объяснил он, пока слуга выгружал вещи и относил в квартиру. - Сестра Кристина и ее муж Витторио, мой помощник, живут в нескольких кварталах отсюда. У них своя квартира. Что же касается остальных членов семьи, то бабушка с мамой предпочитают жить за городом. София…
Он пожал плечами при упоминании о старшей сестре, разведенной и бездетной.
- Изредка она заглядывает на виллу Волья, - добавил он, - но в основном делит время между Римом, Сан-Ремо и Парижем, не говоря уже о любимых морских курортах.
Лауре обширное фойе палаццо Росси показалось холодным и слишком официальным. Пугающее изобилие мрамора, зеркал и позолоты слегка оживляли немногие портреты, через приоткрытую дверь просматривался обтянутый желтым шелком салон.
Пока они поднимались на третий этаж в маленьком, похожем на птичью клетку, лифте, позволившем мельком взглянуть на роскошный холл второго этажа, Лаура ломала голову над нежеланием Энцо упомянуть о Стефано, единственном оставшемся у него брате. "Вернее, брате наполовину", - поправила она себя.
Она не могла не размышлять о том, чем было вызвано это нежелание: неприязнью, снисходительностью или жалостью, как у Ги. "Было ли презрительное отношение к нему братьев вызвано тем, что мать Стефано, любовница Умберто, происходила из туринских трущоб? В довершение своего злополучия он был от рождения колченогим, что усиливало неприязнь братьев".