Нет, поправила она себя, не боится. Да и ощущения ее - не просто вожделение. Она испытывает чувство вины за то, что любит другого мужчину, вот и все. А чувство вины возникает от того, что где-то в глубине души она все еще любит Заккеса, все еще любит то, что он собой олицетворяет, хотя и не может четко вспомнить его лицо. Она любит и детей, их с Заккесом детей, живое доказательство их любви. Как только у нее возникают сомнения, она должна просто посмотреть на детей.
Но Заккес ушел, напомнила она самой себе. И она не может позволить детям управлять ее судьбой. Это нечестно. И по отношению к Лэрри, и по отношению к самой себе.
И вот сейчас, сидя лицом к лицу с Лэрри, Элизабет-Энн глубоко вздохнула и тихо начала:
- Лэрри… - Голос ее дрогнул. - Сегодня вечером… - Ее глаза встретились через стол с его единственным бездонным полуночно-синим глазом, и Элизабет-Энн показалось, что ее засасывает бесконечный водоворот. - Давай… увидимся сегодня вечером. Я так долго ждала. Я не знаю…
Он печально посмотрел на нее. Лэрри слишком любил и уважал Элизабет-Энн, чтобы принуждать ее.
- Ты уверена, что хочешь этого? - мягко спросил он. - Совершенно уверена?
Она кивнула:
- Совершенно уверена.
Неожиданно в дверь постучали, и строго одетая женщина средних лет заглянула в комнату.
- Мистер Хокстеттер, - извиняющимся тоном произнесла она, - вам звонит мистер Уортон. Он говорит, что у него срочное дело. Я могу перевести звонок сюда.
- Да, пожалуйста. - Лэрри отодвинул стул, улыбнулся Элизабет-Энн, пересек комнату, взял трубку и некоторое время слушал. Коротко бросив что-то, он повесил трубку, задумчиво сжал губы. Потом он поспешно подошел к столу, взял отчет о состоянии дел Элизабет-Энн и нажал на кнопку селектора. - Мисс Гордон, принесите мне папку, где собраны сведения о моих собственных вложениях. Пожалуйста, побыстрее.
- Что случилось? - спросила Элизабет-Энн. - Что-нибудь не так?
- Не так? Нет, вовсе нет. Кто-то пытается сбить нас с толку, я это чувствую. Явно пахнет жареным. Мне позвонили из "Хошшу инвестментс". Акции полетели вниз, словно сумасшедшие.
- Но… почему? - Элизабет-Энн не сводила с него глаз. - Я думала, что они только что обнаружили новую жилу.
- Которая истощилась. - Лэрри сурово улыбнулся. - Так они утверждают.
- Значит, мы будем продавать? - предположила Элизабет-Энн.
- И да, и нет. Мы будем продавать все, кроме акций "Хошшу". Их мы будем покупать. - Лоуренс сжал губы и кивнул, продолжая размышлять вслух: - Что-то затевается. Старый Мэн Каррузерс не дал бы и слову просочиться, если бы жила иссякла, пока сам бы не продал свою долю достаточно быстро. Но нет, он продолжает покупать. Они, должно быть, натолкнулись на месторождение. Я думаю, что Каррузерс пытается сбить цену, чтобы потом скупить весь пакет.
- Мы тоже покупаем?
- Мы будем из кожи вон лезть, чтобы купить акции до того, как он наложит на них свои жадные ручонки. Продадим все и соберем наличные.
- A… - голос Элизабет-Энн задрожал, - а если ты ошибаешься?
- Тогда, моя дорогая Элизабет-Энн, - весело заявил Лэрри, - нам останется только утопиться. - Он хмыкнул, его лицо засветилось от возбуждения.
Таким Элизабет-Энн его еще не видела. Теперь она поняла, почему он напоминает пантеру.
- Ты иди, - сказал он Элизабет-Энн. - Вечером увидимся. Пока что мне надо поработать. Для тебя и для себя. Я хочу, чтобы к пяти часам у нас с тобой была большая часть акций "Хошшу инвестментс".
В шесть часов вечера Лэрри позвонил Элизабет-Энн домой. Она сама подошла к телефону.
- Fait accompli, - сообщил он. - Поздравляю вас, миссис Хейл. Большая часть акций "Хошшу инвестментс" - уж не знаю, хорошо это или плохо, - теперь в наших руках.
- Мне можно радоваться или об этом еще рано говорить? - осторожно спросила она.
- Пока еще рановато. Но дошедшие до меня слухи вселяют надежду. Каррузерс ждал, пока акции не упадут с восьми с половиной до четырех долларов за акцию. Но я его перехитрил и купил все акции по четыре с половиной. Я слышал, на нем лица нет. Особенно с тех пор, как он начал игру со своими собственными акциями и ждал, не выбросят ли их на рынок другие.
- Значит, он вышел из игры?
- Нет, у него еще немного осталось. Немного, но достаточно для того, чтобы попортить нам кровь.
- Что ж, вроде неплохо.
Это было утверждение, а не вопрос.
- Позволю себе сказать - даже очень неплохо.
- А если… - Элизабет-Энн сумела вовремя остановиться.
На другом конце провода раздался смех:
- А если окажется, что я прав, то сколько ты будешь стоить? Это тебя интересует, верно?
- Ну, я имею в виду, что мне хотелось бы знать, но…
- Если, повторяю, если я прав, то можешь прочесть благодарственную молитву. Ты будешь стоить…
Элизабет-Энн затаила дыхание.
И вдруг Лоуренс резко сменил тему:
- Быстренько одевайся во что-нибудь симпатичное. Сегодня вечером мы будем праздновать.
Она крепче сжала трубку.
- Лэрри! Это нечестно. Ты не договорил.
- Действительно, нечестно. - Он усмехнулся.
- Вот так-то лучше. Скажи мне.
- Хорошо. Но помни, что это игра. Точно будет известно не раньше, чем примерно через неделю.
- Я буду… помнить об этом, - дрожащим голосом пообещала она.
- Что же, вот уже час, как ты можешь стоить больше миллиона.
Элизабет-Энн сглотнула и уставилась на телефон.
- Миллион… - выдохнула она.
- Или больше. Или ничего.
- Мне кажется, - медленно проговорила Элизабет-Энн, ошеломленная перспективой потерять или выиграть такой кусок, - я чувствую, что сейчас упаду в обморок.
- Не делай этого, дорогая. Ты всех переполошишь. Ну, ради меня.
- Хорошо, Лэрри.
Когда Элизабет-Энн повесила трубку и посмотрела на себя в зеркало, ее глаза сияли. Будущий миллион уже не казался таким важным.
Он назвал ее "дорогая".
Коляска, запряженная белой лошадью, медленно катилась в темноте под шепот деревьев Центрального парка. Кучер в высокой шляпе расположился на сиденье впереди, а Элизабет-Энн и Лэрри сидели сзади прямо перед сложенным черным парусиновым верхом. Вокруг них огни Манхэттена сверкали и переливались всеми цветами радуги. Город почти окружил их сияющим, как драгоценное ожерелье, кольцом. Над ними темно-синий, словно морская гладь, бархат неба расцветили тысячи бриллиантовых звезд. Они были так близко, что Элизабет-Энн, казалось, могла протянуть руку и набрать целую пригоршню.
Она поуютнее устроилась на жесткой скамейке.
- Можешь себе представить: я не ездила в коляске с тех пор, как уехала из Техаса. Там мы мечтали об автомобилях, а здесь все наоборот. Просто наслаждение такая прогулка.
И женщина тихонько рассмеялась.
Лэрри повернулся к ней, его рука обнимала ее за плечи.
Лицо Элизабет-Энн вдруг стало серьезным.
- Спасибо тебе, Лэрри, - мягко поблагодарила она.
- За что? Что я такого сделал?
- За то, что ты понимаешь, как нелегко для меня то, что… ну, то, что мы собираемся сделать. - Элизабет-Энн нервно рассмеялась.
Его рука заставила ее повернуть голову к нему.
- Скажи это, - тихо попросил он. - Здесь нечего стыдиться. Любовь прекрасна. Найди слова.
Элизабет-Энн глубоко вздохнула.
- Ну, заняться любовью, - она застенчиво улыбнулась. - Так лучше?
- Намного.
Лэрри крепче прижал ее к себе, чтобы она почувствовала теплую силу его рук, ощутила его мужественность. Элизабет-Энн положила голову к нему на плечо и мечтательно взглянула в ночное небо.
- На самом деле я хотела поблагодарить тебя за то, что для меня все стало легко. Все было так романтично. Сначала обед при свечах. Теперь эта прогулка в коляске.
Его объятия стали крепче. Полный страстного желания, он наклонился, чтобы поцеловать ее, и засмотрелся в ее освещенные луной глаза, в эти бездонные аквамариновые озера, наполненные ожиданием, удивительного светло-голубого оттенка, какого ему не доводилось встречать.
- О Боже, да ты же красавица, - изумленно прошептал Лэрри, и его губы чуть коснулись ее лица.
Волна предвкушения подхватила Элизабет-Энн, мурашки пробежали с головы до пяток. Лэрри склонился ниже и крепко прижался губами к ее губам. Она закрыла глаза и потянулась к нему, прижимаясь все сильнее. "Если что-то может длиться вечно, - мысленно взмолилась она, - то пусть это будет этот миг".
- Мне кажется, - спокойно предложил он, согревая дыханием нежную кожу ее щеки, - что нам пора отправиться домой.
Тогда она открыла глаза и взглянула на него с таким безграничным доверием и нежностью, что другой ответ ему и не понадобился.
Его спальня располагалась на втором этаже. Шторы были плотно задернуты. Комната представлялась раем, тихим укромным мирком. Как и внизу, ее стены украшали фрески итальянского художника. Безмолвные архитектурные детали - панели, пилястры, лепнина на потолке - были лишь обманом зрения, но казались настолько реальными, что до них хотелось дотронуться рукой. Огромная кровать притаилась под изысканным зеленым шелковым балдахином, а спинка, инкрустированная золотом, дополняла ощущение почти осязаемой роскоши.
Но Элизабет-Энн в объятиях Лэрри забыла о том, что ее окружает.