Но больше всего ее мучило то, что она все яснее понимала: ей придется очень долго поработать прислугой, прежде чем она поймет, как действует этот механизм. Люди, похожие на миссис Уинтер - швейцары, менеджер, администратор ресторана, орда портье, - уже имели опыт. Она не могла преодолеть дистанцию короткими перебежками. Но в конце концов "Савой плаза" дал ей общее представление о работе гостиницы. Она быстро научилась оценивать квалификацию работников.
Но бросать все было рановато. Во всяком случае, не сейчас. Она решила хотя бы доказать миссис Уинтер, на что способна Элизабет-Энн Хейл.
Когда она возвращалась домой утром и брызги рассвета заливали небоскребы Пятой авеню бледным утренним светом, ей хотелось только добраться до постели. Но такой возможности она не имела. Ей приходилось оставаться на ногах еще несколько часов, будить детей, готовить им завтрак и отправлять в школу. Она должна была экономить время. Как это сделать, она ясно и не представляла. Но она обязана была это сделать. Элизабет-Энн с удивлением обнаружила, что вести дела в маленьком городке намного легче, чем работать в гигантском отеле, во власти капризов персонала и звонков сотен постояльцев. У нее были строго определенные обязанности. Работа каждой горничной включала в себя специально регламентированные занятия, но никому и в голову не приходило отказать гостю в какой-либо просьбе, даже если ее выполнение и предполагало вдвое больше работы.
- Ты выглядишь совершенно измотанной, - сказала ей Даллас на четвертый день работы. - Придешь домой, постарайся выспаться.
Элизабет-Энн криво улыбнулась. Как объяснить негритянке, сколько ей надо сделать дома? Что у нее четверо детей и собственное хозяйство?
Только значительно позже она узнала, что Даллас приходилось куда хуже, чем ей. У горничной не было сбережений, на которые она могла бы рассчитывать.
Женщина зависела от еженедельных выплат, а этого всегда не хватало. Ее муж сидел в тюрьме, и она одна воспитывала шестерых детей. Чтобы свести концы с концами, ей приходилось днем убирать квартиры.
Когда Элизабет-Энн узнала об этом, ей стало стыдно, что она считала свой случай исключительным.
Две недели самостоятельной работы прошли спокойно. В пятнадцати комнатах на шестом этаже, которые были ее епархией, жили бизнесмены, пожилая вдова, несколько семейных пар и одна семья с двумя близнецами. Ее вызывали в любой час ночи, если с двойняшками происходил "несчастный случай". Ей приходилось убирать за дельцами, напившимися и чувствовавшими себя плохо, приходить по вызову вдовы, потому что старая женщина не могла уснуть и ей требовалась компания. Но в целом дела шли хорошо. Элизабет-Энн не допустила ни одной оплошности, но при встрече с ней миссис Уинтер всегда поджимала губы.
"Она все еще надеется поймать меня, - говорила с удовлетворением Элизабет-Энн самой себе, - и ее убивает то, что ей это не удается".
В то время, когда Элизабет-Энн встречалась с Даллас, ежедневно во время проверок в десять вечера и в конце смены в шесть утра, горничная понимающе улыбалась. Молодец, казалось, говорили темные глаза. Но Элизабет-Энн угадывала и невысказанную тревогу подруги: миссис Уинтер всегда начеку.
Это случилось в четверг вечером, за несколько часов то того, как Элизабет-Энн следовало отправляться на работу. Вся семья ужинала за большим овальным столом на кухне. Девочки хорошо себя вели, как всегда, но Шарлотт-Энн была необыкновенно предупредительной, особенно по отношению к Ребекке и маленькому Заккесу, которым она всегда любила командовать.
Мать смотрела, как Шарлотт-Энн резала мясо в тарелке Заккеса на тоненькие кусочки. Никогда раньше это не вызывало у нее энтузиазма. Закончив, она мягко спросила Ребекку:
- Не добавить ли тебе еще немного соуса?
Ребекка покачала головой:
- Нет, спасибо.
- Тогда, может быть, еще картошки?
Девочка удивленно подняла брови.
- Нет, спасибо, - с трудом ответила она, гадая, что же затевается.
Элизабет-Энн поджала губы, также теряясь в догадках, что происходит с Шарлотт-Энн.
Когда они кончили есть, Шарлотт-Энн первая отодвинула стул и начала убирать со стола.
- Сегодня моя очередь мыть посуду, - объявила она.
Удивление было всеобщим.
Элизабет-Энн с любопытством посмотрела на дочь, но так ничего и не сказала. Она знала: недолго осталось ждать, чтобы Шарлотт-Энн показала коготки.
Только после того, как посуда была вымыта, насухо вытерта и убрана и Шарлотт-Энн отчистила до блеска двойную эмалированную раковину, она подошла к матери. Пробило девять часов, и Элизабет-Энн одевалась в алькове за занавеской, служившем гардеробной, собираясь в "Савой плаза".
Шарлотт-Энн кашлянула, прочищая горло.
- Мама, - раздался ее непривычно ласковый тихий голос.
- Что случилось, дорогая? - спросила мать, не поворачиваясь.
Шарлотт-Энн глубоко вздохнула:
- У меня уже много подруг в школе. И за последние три недели я проводила у них в доме каждый субботний вечер и оставалась на ночь.
- Да, это так.
Элизабет-Энн вышла из алькова в гостиную, поправляя манжеты на блузке. Она встала перед зеркалом, висящим над каминной полкой, критически оглядела себя и увидела отражение Шарлотт-Энн. "Вот оно", - подумала Элизабет-Энн, увидев, что дочь поджала губы.
- Девочки ночуют друг у друга по очереди, - напомнила Шарлотт-Энн. - Это что-то вроде вечеринки в пижамах. Даже если у кого-то недостаточно кроватей, как у Терезы, то мы наваливаем одеяла и подушки…
Элизабет-Энн обернулась к ней:
- И теперь ты считаешь, что пришла твоя очередь ответить на приглашение?
Шарлотт-Энн кивнула.
- Значит, мы обязательно устроим сонную вечеринку здесь, - сказала Элизабет-Энн.
- Скоро? Пожалуйста, мама!
Элизабет-Энн выгнула бровь:
- Как скоро?
Шарлотт-Энн заговорила громче:
- В эту субботу? Тебе это подходит?
- В эту субботу? - Элизабет-Энн посмотрела на нее. - Но… это же послезавтра. У нас остается маловато времени.
- Ты же все равно будешь на работе. Я все сама сделаю, - быстро пообещала дочь.
- Но ты еще слишком мала Другие родители будут настаивать, чтобы за вами присматривали.
- Я уже говорила с тетей Людмилой, и она пообещала, что приглядит за нами. Она не против. Она одинока и любит компанию, ты же знаешь. - Шарлотт-Энн умоляюще смотрела на мать. - Я знаю, это не очень приятное известие, но мы никого не побеспокоим, правда.
Элизабет-Энн вздохнула, но все-таки слабо улыбнулась дочери.
- Что же, тогда отлично. Я согласна, если только ты и твои подружки не будете слишком шуметь и не давать спать твоим сестрам и брату.
Лицо Шарлотт-Энн расцвело, и девочка бросилась матери на шею.
- Спасибо, мама! Я так тебе благодарна, - с этими словами она чмокнула Элизабет-Энн в щеку.
- Я рада, - улыбнулась та. - Я приготовлю вам хороший ужин прежде, чем уйти. - И, задумавшись на минуту, добавила: - Может быть, даже испеку торт…
- Я сама испеку.
- Ты лучше постарайся хорошо провести время, дорогая.
- Так и будет! На это можешь рассчитывать.
- Кстати, в котором часу вы обычно собираетесь?
- В шесть, шесть тридцать, - Шарлотт-Энн пожала плечами, - что-то около этого.
- Хорошо. Наконец-то я смогу познакомиться с некоторыми из твоих подружек, о которых ты столько рассказывала. Мне бы этого очень хотелось.
- И они хотят с тобой познакомиться, мама. Я им все о тебе рассказала.
- Рассказала? - удивилась Элизабет-Энн.
- Кое-что, - дочь потупилась, и ее голос стал кротким. - Ты же не станешь говорить девочкам, где именно ты сейчас работаешь. Не скажешь, мама?
Элизабет-Энн безучастно посмотрела на Шарлотт-Энн. Она так и не поняла - и не приняла - причины, по которым ее мать работала горничной. Что же она наговорила подругам? Ну, это скоро выяснится, это точно. Шарлотт-Энн - настоящая сказочница, уж она-то постаралась, чтобы фамилия Хейл звучала как можно внушительнее. Вне зависимости от обстоятельств девочка всегда старалась произвести впечатление на людей, поднять престиж семьи и подчеркнуть ее собственную значимость. Именно Шарлотт-Энн возражала против переезда на Грэмерси-Парк из-за размеров квартиры. А потом, выяснив, что они будут жить в привилегированном районе, тут же сменила пластинку. "Можно подумать, - удивилась тогда Элизабет-Энн, - что идея переезда принадлежит именно ей".
Мать озабоченно вздохнула. Иногда она чувствовала, что совсем не понимает Шарлотт-Энн, настолько девочка была ей чужой. Временами ее охватывал страх, что она так и не сможет понять ее. Но ведь она ее дочь, и поэтому Элизабет-Энн любила ее. Она была уверена, что и Шарлотт-Энн по-своему, расчетливо, но любит ее тоже.