– Ах, Луиза, Луиза, королева отгадала, ты влюблена в кого-то.
– Ошибаетесь, – с горячностью отвечала принцесса, отодвигаясь в глубину кареты.
Через час горничные помогли ей раздеться, и она легла в постель.
От невыносимой бессонницы глаза ее не смыкались целую ночь. Одна мысль, ужасная, ослепительная, возбуждая, неотступно преследовала ее.
– Я могла бы стать королевой! – твердила она себе в эту долгую бессонную ночь.
Глава 16. Перемена в положении
Удивлением и гневом преисполнилась королева от упорства, выказанного принцессой. Кардинал решил вырвать зло с корнем, он видел повсеместную ненависть к себе и грозную опасность лишиться не только власти, но и жизни. По его совету королева призвала на помощь свою старинную приятельницу, герцогиню Шеврез, которая тайно была впущена в ее спальную. Долго продолжались их совещания.
На другой день герцогиня приехала к коадъютору со своей дочерью Шарлоттой, очаровательной девой-гренадером, прелести которой покорили даже довольно закаленное сердце честолюбивого коадъютора.
– Какой счастливый случай доставляет мне удовольствие видеть вас? – воскликнул Гонди, принимая их в своей часовне.
– Я приехала к вам по делам, – сказала герцогиня, – потому что нельзя терять времени.
– Ах, герцогиня, времена очень изменились, и обещания не были сдержаны даже на первых порах.
– Значит, вы все еще желаете получить кардинальскую шапку?
– Принцы де Кондэ, де Конти и принцесса де Лонгвилль противились этому. Потом они были арестованы, заключены в Гавр, где оплакивают свою неволю в узах…
– Заключение, сопровождающееся всем великолепием их дворцов, как в Париже! Это значит, что они не очень достойны жалости.
– Я их не жалею, но обещания не сдержаны – и опять все за то же, двор с некоторого времени делает только глупости. Кардинала Мазарини чуть было не зарезали нынешней ночью.
– А герцога Бофора прошлой ночью. Мне это уже известно.
– И по этой причине вас подсылают ко мне. Ну, говорите прямо.
– Неужели же, монсеньор, вы не на шутку чувствуете теперь такое глубокое презрение к кардинальской шапочке?
– Нельзя сказать, но есть важные препятствия тому, чтобы эта шапочка досталась мне.
– Что за препятствия? – спросила герцогиня.
– А те, что принцы де Кондэ, де Конти и де Лонгвилль поклялись, что восстанут всеми силами даже против намека предложить мне ее когда-нибудь.
– Но они в заключении?
– Ну, так что же?
– А то, что вы не должны больше чувствовать отвращение к возможности примириться с…
– С кем бы это? – спросил Гонди, улыбаясь.
В эту минуту девица де Шеврез уронила платок, и коадъютор, как следовало вежливому кавалеру, поспешил поднять его. Подавая платок девице, прославившейся тем, что тронула его сердце, он почувствовал легкое пожатие руки – как бы в знак предупреждения. Хорошо, что он сумел понять и правильно растолковать простое движение – по близорукости он не заметил таинственных знаков, которые ему делала прекрасная Шарлотта при первом вступлении в его комнату.
– Ну, с кем же иначе? Разумеется, с кардиналом Мазарини, – закончила герцогиня Шеврез.
– Герцогиня, – отвечал коадъютор, – очень вероятно, что шапочка будет вознаграждением за это прекрасное примирение. Но согласитесь, хотя я очень спокойно живу в стенах этого замка, кто знает, нет ли в них какой-нибудь слабой стены, куда приложилось теперь чуткое ухо с намерением доложить принцу Кондэ, что предводители Фронды выказывают пренебрежение к милостям двора лишь потому, что в действительности они для них недосягаемы.
– Полноте. Как можно думать, что принцы под замком могущественны, как на свободе.
– Я хорошо знаю свое время, свой двор, парижан и…
– Монсеньор, мне удивительно, что вы сомневаетесь в искренности моих слов, – сказала герцогиня, посмотрев на дочь.
– Знаю и понимаю, что не могли направить ко мне посланниц, более заслуживающих мое доверие, – отвечал Гонди, почтительно целуя руку герцогини. Потом он поцеловал руку ее дочери, задержав в своей руке.
– Следовательно?…
– Ах, герцогиня, спасение государств всегда зависело от ничтожных причин! Маленькие причины производят великие дела. Елена погубила Трою.
– Что вы этим хотите сказать?
– Verba volant! – сказал он на латыни. – Думаю, вы плохо понимаете язык Виргилия, я переведу это восклицание, но прошу вас обратить внимание на то, что я всегда с благоговением выполнял приказания ее величества; особенно когда эти приказания, хотя бы как самые простые желания, были выражены на бумаге.
– Так вам надо слово, написанное рукой королевы?
– Именно так, и вместе с ним ваше ручательство.
– Скептик! Вот вам, – воскликнула Шарлотта, вынимая записку, спрятанную под лифом.
– Злое дитя! Вам хотелось, чтобы я попросил вас, – сказал Гонди.
– Надо же было принять меры предосторожности.
– А вы хотите, чтобы я не убежал из ваших рук?
– Что делать? В Париже скучно без двора. Я была бы в отчаянии, если бы король удалился в Сен-Жермен.
Коадъютор прочел следующие строчки, написанные грубым почерком и очаровательной рукой, не имевшей себе подобной во всей Европе.
"Я не могу поверить, несмотря на прошлое и настоящее, что монсеньор коадъютор не принадлежит к числу моих друзей. Прошу его предоставить мне случай увидеться с ним так, чтобы никто этого не знал, кроме госпожи де Шеврез. Ручательством за его безопасность будет это имя:
АННА".
– Ну что вы на это скажете? – спросили обе женщины, обратив на него умоляющие взгляды.
Гонди хотел было отвечать, но, желая заплатить доверием за доверие, написал следующее:
"В жизни моей не было минуты, в которую я не принадлежал бы вашему величеству. Для меня слишком много счастья в возможности умереть за вас, чтобы думать о своей безопасности. Куда вы повелите мне явиться, туда и явлюсь.
ГОНДИ".
В эту минуту коадъютор переходил Рубикон и совершил это со всеми подобающими правилами честности: он вложил в конверт записку королевы со своей. Не любовь ли внушала ему мысль, что искренность есть самая выгодная дипломатия?
Что бы там ни было, но в тот же вечер он получил записку от герцогини Шеврез:
"В полночь, в монастыре Сент-Онорэ".
Коадъютор надел на себя черный костюм, надвинул на глаза шляпу с широкими полями и прямо из своей часовни спустился по витой лестнице во двор. Ночь была темная, никто в доме не обратил внимания на выход коадъютора; притом же всем были известны его таинственные привычки.
Он поспешно вышел на улицу Сен-Тома, где в те времена возвышался замок Шеврез, а от него шагов через сто стоял монастырь Сент-Онорэ. Это место мало посещалось пешеходами и пользовалось недоброю славою в народе. Но Гонди всю свою жизнь хвастался своей храбростью и отвагой, его трудно было напугать. Прошло не более пяти минут, и показалась тихая тень, как кошка пробиравшаяся к нему.
– Монсеньор, не угодно ли вам следовать за мной?
Коадъютор не сомневался в успехе свидания, узнав в этой тени Габери, пажа королевы. Не для шуток решаются призывать к себе такого важного сановника, такого могущественного бунтовщика, каким он считал себя.
Они прошли в Пале-Рояль через двор, наполненный огромными резервуарами, откуда проводилась вода для фонтанов в саду. Потом отворилась дверь, которая привела их по лестнице прямо в часовню.
Королева сидела в больших креслах, усеянных лилиями. Коадъютор при первом взгляде заметил два стула, указывающие места для людей, которые примут участие в совещании. Но королева была одна, она любезно предложила ему садиться.
– Господин коадъютор, – сказала она самым очаровательным голосом, – ваше согласие прийти ко мне доказывает вашу преданность королю и государству. Не сомневаюсь, что вы из первых присоединитесь к моим усилиям, чтобы потушить смуты, волнующие Париж.
– Я готов к услугам вашего величества и обещаю вам содействие моих друзей.
– Они многочисленны и очень отважны, я знаю это. Прошу вас поверить, что я не останусь неблагодарною.
"Высокомерная испанка, видно, очень нуждается во мне", – подумал Гонди, показывая всем видом бескорыстие и смирение.
– Мои друзья разделяют мой образ мыслей и сочтут за счастье пролить свою кровь для общего умиротворения, – сказал он.
– Притом же это умиротворение очень удобно в отсутствие принцев.
– Конечно, теперь меньше людей, которых надо удовлетворить. За исключением герцога Орлеанского…
– Не говорите о нем, вам известно лучше, чем кому-нибудь, что его высочество верноподданнейший слуга своего короля.
Гонди хотел что-то сказать, но дверь отворилась и вошел Мазарини.
– А, наконец вот и господин коадъютор! Как я рад, что опять вижу вас! Сколько на свете есть людей, которые из себя выходят, чтобы нас разлучить.
– Вашему высокопреосвященству известно, что я употреблял все усилия, чтобы не отставать от вас.
– Как хорошо сказано! – воскликнул Мазарини в поддельном восторге от этих слов. – Не позволите ли мне, ваше величество, нарушить уважение к вам?
– Каким это образом? – спросила Анна Австрийская, улыбаясь.
– Позвольте мне в вашем присутствии обнять человека, к которому я питаю столько же уважения, сколько и любви.
– Вы осыпаете меня своими милостями, – сказал смущенный коадъютор.
Кардинал бросился на него и прижал к своей груди с такой силой, что не будь тут крепкого стула, коадъютор упал бы.