* * *
В то самое мгновение, когда голова Егора коснулась холодной мокрой земли, вдалеке от родного села, в степной крытой камышом хате Даша стояла около окна и наблюдала, как на улице капли дождя перемежались хлопьями мокрого снега. Вдруг сердце замерло и медленно-медленно стало опускаться. Дыхание перехватило. Она попыталась вздохнуть, но ком, вставший поперек горла, душил ее. Последнее, что помнила Даша - запах чабреца… Ноги подкосились, и, если бы вовремя не подоспел дед Василий, сидевший у печки, она бы упала. Дед ухватил ее под руки, не понимая, что происходит.
- Ты чего, Дашуха? Вроде рано тебе? - дед не зная, что делать в таких случаях, держал ее на весу и тряс за плечи.
Сознание медленно возвращалось к Даше. Вместе с сознанием пришла боль внизу живота. Начались схватки. Даша протяжно застонала, обхватив живот. Дед Василий закричал:
- Авдотья! Где тебя носит? Дашка рожает!
Прибежала бабка Авдотья из другой комнаты, бросив вязание. Она заохала над любимой внучкой:
- Как же так? Рано ведь, Дашка!
Вместе с дедом они отвели Дашу в боковушку.
- Ране срока, - сокрушалась бабка, - надоть лошадь запрягать, в деревню ехать за повитухой. Дед выскочил во двор, где возились под навесом Лука и Иван. Лука быстро запряг лошадь и поехал в деревню. Роды проходили тяжело. Родившийся мальчик, тем не менее, огласил дом звонкими воплями.
- Э-э-э? как орет! - на посиделках будет песни горлопанить! - улыбалась повитуха. Она запеленала малыша и положила под бок измученной Даши.
Следующим утром весть о рождении ребенка разнеслась по деревне. Всеведущие кумушки долго судили-рядили об отце ребенка. Дашка ни с кем не гуляла. В деревне парней по пальцам посчитать, а об мужиках и говорить не приходится. Как всегда, осенило первую сплетницу:
- Поди, Егор отыскал ее! - вытаращила глаза Манька.
- Да где ж? - не поверила Любка Орлова.
- И правда: они с Харитоном летом уехали… - усомнилась Нинка Чернышова.
- Вы прям, как впервой замужем! - усмехнулась Манька, - а ежели до срока родила?
Поспорив еще некоторое время, но так и не придя к единому мнению, бабы разошлись, оставшись каждая при своем. И лишь Паранька не сомневалась в отцовстве Егора. Услышав, что ненавистная соперница родила сына, она сразу сообразила, что он-то и есть отец! Не могла Дашка изменить Егору! Не могла!
Она кипела праведной злобой:
- Ну надо же! Змея хуторская все таки опутала Егора. И когда успели? - негодовала она.
На голову соперницы она выплеснула все пожелания, какие только попадали в тот миг на язык. Не подозревавшая о том Даша, как только поднялась на ноги, поехала в деревню крестить сына. Назвала она его Дмитрием, как посоветовал отец Никодим. В деревне недолго судачили. Затаившаяся деревня теперь и так жила каждодневным ожиданием. Кого-то забирали на войну, кому-то приносили казенные бумаги. То на одном, то на другом конце деревни поднимался бабий вой. Недели через две принесли "казенку" в дом мельника. Почтальон вручил письмо лично в руки Евсею Григорьевичу на улице. Придя домой, тот открыл конверт и вытащил желтый листок с сообщением. Читал он медленно…
Паранька, не дослушав его, упала на лавку и забилась, завыла, как волчица. Во дворе вторила ей собака, почуяв людское горе. На вой собаки отозвалась старая волчица за околицей. Деревня затихла. Приходящие с фронта вести давно стали общими переживаниями.
Плохую весть на хутор принесла Глашка. Она долго отряхивала снег с валенок, стряхивала капли воды с платка и все боялась поднять глаза на подругу. Даша поняла, что случилось непоправимое. Она усадила Глашку на стул в боковушке и с тревогой ловила взгляд подруги. Даша поняла мгновенно то, чего не могла сказать Глашка. Та, глотая слова, стала рассказывать… А Даша, словно заледенев, слушала подругу, уставив взгляд в окно.
- Дашка! Ты заплачь! - трясла ее Глашка за плечи.
- Не могу! - отозвалась Даша, - не могу! Понимаешь, Глаш, теперь никогда вместе не быть. - она смотрела на подругу и та сама разрыдалась от исходящей от Даши тоски.
- Ты погоди, Даш! Погоди! Бывает же - ошибаются, - рыдала Глашка, - может, в плену где.
Даша проводила подругу до поворота с холма и долго стояла, глядя вслед. С той поры она каждый день ходила к тому повороту и смотрела на убегающую вниз дорогу.
* * *
Когда уже легли сугробы, в хутор пришла мать Харитона с Анюткой и Ваняткой. Они стали у порога, не решаясь пройти. Тем более, что Катерина не предложила даже раздеться. Даша, услыхав, что мать с кем-то разговаривает, вышла из боковушки, где укачивала сына. Увидев детей, она кинулась раздевать их:
- Чего же стоите у порога? Теть Мань! Проходите! Устали поди!
Она обнимала Анютку, чмокала в щеку подросшего и стесняющегося Ванятку. Мария низко поклонилась в сторону Катерины:
- Знаю, что тяжело стало жить. Но с просьбой я к вам! Стара я, чтобы ребят растить. Не знаю, сколь проживу. Учителка советует в приют отдать! - она замолчала. Всем и так было понятно ее состояние. Катерина тихо произнесла:
- Надо было ждать того!
- Молчи, Катерина! - вышедший из передней дед Василий устремил грозный взгляд на сноху, - не бросим детей!
Домашние, опешив, смотрели на старика: дед Василий впервые разозлился.
- Не бросите?! Того и гляди, молодежь погонят на войну! Как жить будем? В деревне мужиков не осталось! - не успокаивалась Катерина.
- Я не отдам Анютку и Ванятку! - Даша обняла детей и прижала к себе. Катерина бессильно опустила руки: делай что хошь!
- Проживем! - дед Василий гордо поднял седую бороду.
Бабка Авдотья согласно кивала в поддержку мужа: когда семья большая, жить веселее!
Никто больше не спорил. Лука и Иван принесли кровать из хаты Харитона, поставили ее в большой комнате. Вечеряли уже пополнившейся семьей.
* * *
В следующем году забрали в солдаты братьев-погодок Луку и Ивана, да еще много молодых парней ушли защищать отечество. От них изредка приходили письма. Жизнь на хуторе и в деревне стала еще тяжелее. Оставшиеся бабы да старики, как могли пахали поля, выращивали хлеб. Об отречении царя, о произошедших революциях сельчане узнавали от приезжавших с фронта солдат, да из газет, что получал лавочник. Это мало повлияло на сложившиеся устои. Как бы там ни было, есть царь или нет его, а жизнь продолжается. Возвращающиеся с фронта мужики рассказывали о войне, о непонятной революции, о новых порядках. Люди собирались толпами, слушали, кивали головами, но старались не высказывать мнений о происходящем. Как-то еще повернется. Вон воюют красные да белые, поди пойми, кто прав. В этих краях сроду мирно землю пахали…
* * *
В июне 1918 года объявился Харитон… На станции Ал-во на запасных путях стоял эшелон начдива Киквидзе. Ранним утром посыльный спрыгнул с подножки вагона и остановился покурить. Не спалось и начдиву. Он тоже вышел из вагона. Заметив задумчивый взгляд посыльного, Киквидзе спросил:
- Что ты там увидел, генацвале?
- Родина недалече отсюда, Вассо Исидорович! Семья там у меня. Жена, дети, мать…
- Вон оно ка-а-к! - начдив на мгновение задумался, - Эшелон до вечера стоять будет. Если до отправления не вернешься, отдам под трибунал за дезертирство.
- Слушаюсь, товарищ начдив! - Харитон вытянулся в струнку перед командиром.
В деревне выгоняли скотину на выпас, и появившийся на дороге всадник в военной форме вызвал интерес сельчан. До сих пор не решались вот так, по одному, ездить вояки. Люди с неприязнью смотрели на незнакомца. Поди разберись, зачем приехал.
- Надоть к лавке топать! - через дорогу кричал сосед глухому деду, вышедшему к калитке, - поди опять гитировать будуть! Взяв батоги, они покорно поплелись к лавке, где обычно проходили все собрания. Но военный, не останавливаясь, проехал по дороге и повернул за околицу, к хутору…
- Как будто видел я где-то его раньше, - почесал затылок дедок.
- Ездиють они часто, вот и показалось тебе, - равнодушно заметил его сосед, провожая взглядом всадника.
- Не скажи! Не скажи! - вскинулся въедливый дед, - кумекаю я: то Харитон с хутора! Поди, как забрали его на войну, так и не было от него весточки!
- Неуж он? - усомнился сосед, - ты погляди - в люди выбился!
И деды пошагали восвояси…
На хуторе гостей не ожидали. Катерина возилась у плиты, просыпавшиеся дети свешивали головы с печки: узнать, что сегодня на завтрак. И когда постучали в дверь, все насторожились.
- Кого нелегкая принесла? - пробурчала Катерина.
Через порог медленно и неловко переступил загорелый, одетый в застиранную военную форму, мужчина.
- Утро доброе! - голос его звучал неуверенно, словно он заранее знал, что никто не ждет его здесь.
По голосу Катерина мгновенно признала вошедшего. Она недовольно поджала губы, не спеша со словами приветствия.
- Не рады! - усмехнулся Харитон, - а я повидаться приехал!
- Проходи! Не у порога же стоять.
- Кто там, Катерина? - из комнаты вышел дед Василий и, прищуриваясь, пристально рассматривал гостя.
- Не признал, Василь Федотыч - Харитон подошел поближе.
- Глаза слабые стали, а голос знакомый вроде… - сомневался дед Василий. - Харитон?!
- Я! Я! - обрадовался Харитон.
Ванятка, Анютка, Егор и маленький Митька с любопытством разглядывали незнакомца.
Анютка и Ванятка подросли за эти годы и привыкли в новой семье. Отец же, наоборот, казался незнакомцем.
- Чего ж вы, как не родные? - Харитон заглянул на печь, - идите обнимите отца родного.