— Смотри-ка, до чего ловко мир устроен! Когда я слушаю твои комментарии, мне кажется, что я смотрю передачу «В мире животных».
— А когда их не слушаешь, — то просто в мире животных живешь.
— Ага, — Алексей придирчиво изучил плоды своих трудов, развязал галстук и принялся заново мастерить подлый узел под насмешливым взглядом Александры, — это типа того, что люди едят зверей, а звери едят людей?
— В основном люди едят друг друга. Зверям мало достается.
— Невеселая картина.
— Веселая или нет, но через десять минут ты отправишься прямо в пасть к одному из представителей самых опасных человеческих хищников. Если ты об этом забудешь хоть на минуту, — ты проиграешь…
«Человеческий хищник», — а именно Аркадий Усачев, известный ведущий, — около месяца тому назад пригласил Алексея в свою телепередачу «Автопортреты». Известен же был Усачев провокационными вопросами, умением втягивать гостей в полемику и вытаскивать из них информацию, — интимную и компрометирующую. Невинное на первый взгляд, название «Автопортреты» имело самый что ни на есть издевательский подтекст: это были, по существу, авторазоблачения, нечаянный ментальный стриптиз, в орбиту которого были искусно вовлечены не только приглашенные, но и прочие лица, оставшиеся за кадром. И сыпались в эфир семейно-постельные секреты, выставлялась на всеобщее обозрение подноготная бизнеса, выворачивалась изнанка политических деятелей и их деятельности перед глазами миллионов избирателей…
* * *
… Через некоторое время Майя спустилась вниз, закричала, точнее, завизжала, — даже за воротами ее услышали охранник и шофер; они уже мчались к дому, пока не понимая, имеют ли право туда ворваться, беда ли приключилась или просто супруги поссорились. Майя, охваченная истерикой, глядела побелевшими от страха глазами на двоих мужчин, замерших у раскрытого окна в короткой напряженной стойке; под их цепкими, быстрыми взглядами ее крик сошел на нет, превратившись в тихое рыдание — «мамочки, мамочки, ой мамочки», — и она заметалась между неподвижным телом мужа и пистолетом, черное блестящее тельце которого четко выделялось на фоне бледно-зеленого ковра.
Когда двое за окном поняли, что это не супружеская ссора, и ворвались в дом, Майя, пятясь назад, подхватила с пола пистолет и двумя руками наставила на них: «Это не я… это не я… не трогайте меня, уйдите!… Это не я!… не знаю кто… я не видела…»
Мужчины растерянно смотрели то на Майю, то на тело Марка, завалившееся в неуклюжей позе набок возле стула, не зная, что предпринять.
— Что случилось, Майя Максимовна? — Спросил шофер Гоша спокойно и строго. — Что с Марком Семеновичем?
— Его уб-били, — каждый звук был отбит дробью ее зубов.
Шофер шагнул было в сторону тела со словами: «Возможно, он только ранен, надо посмотреть, может его еще можно спасти…»
— Стоять! — взвизгнула Майя, — не двигайтесь! Марк мертв, убит, убит, убит…
Ее душили рыдания без слез, жестокие содрогания горла и лица, растянувшие губы в некрасивой гримасе; пистолет прыгал в руках.
— Майя Максимовна, — ласково произнес шофер Гоша, — положите пистолет, зачем вы его подняли?
— Не з-знаю!… Вы подумаете, что это я!…
— Лучше будет, если мы его положим туда, где он лежал. Надо срочно вызвать милицию! Зря вы подобрали оружие, теперь на нем будут ваши отпечатки, — увещевал ее шофер. — Он ведь лежал на ковре? Дайте мне его, я его оботру и положу на место, пусть милиция разбирается…
Он не стал подходить к Майе, боясь ее напугать, — просто раскрыл ей навстречу ладонь.
Майя, бледная и замедленная, как гипнотизированная сомнамбула, двинулась к мужчинам, протягивая пистолет…
И вдруг ринулась к выходу мимо них.