Скрипнул от злости зубами и взмахнул пальмой. Казаки бросились на Одоя, но от каждого взмаха пальмы шарахались, давя друг друга. Вскипел атаман. Вскинул пищаль. Грохнул выстрел - красная струйка поползла по руке Одоя. Выпрямился Одой, тонкая усмешка скользнула по его лицу. Поднял он пальму над головой, с одного взмаха переломил ее пополам, бросил казакам под ноги.
- Аркань! - кричали казаки.
- Погодь, оружию бросает! - остановил атаман.
Одой и Чалык бросили луки, сдернули с себя пустые колчаны и мигом кинули их под ноги казакам. Агада лежала на земле, закрыв лицо руками.
Одой подошел к Чалыку и приник своей щекой к его щеке. Затем выдернул из-за пазухи красивый, расшитый руками Талачи мешочек, зубами стал рвать его в клочья и бросать под ноги.
Казаки гоготали:
- Вали-мели до самой земли!
- Умора!
- Казачки, да тунгусишка-то плясун! Ей-бо, плясун! - заливался Егорка Ветродуй. - Взыграйте ему песню плясовую. Ей-бо, взыграйте!
Егорка смешно кривлялся, мел лохмотьями землю. Не успели казаки и глазом моргнуть, как покатился Егорка, зажав живот. Он заикал, заохал, закашлял: его со всего размаху ударил Одой.
Казаки смеялись, а Егорка стонал:
- Ох, казачки, ох, смерть моя... Что же глядите? Разите их!..
- Не выживет, - сказал казак Тришка. - Нутро он ему отбил. Умрет.
Казаки со всех сторон бросились на Одоя.
Бросив вокруг взгляд, Одой взмахнул рукой и вонзил нож в сердце Агаде. Казаки опешили:
- Убил!..
Нож блеснул, и Одой, ударив себя в грудь, грузно упал на землю.
Чалык бросился к Агаде, припал к ее теплым еще губам и застыл. Он схватил ее голову руками, прижал к груди, бережно прикрыл своей паркой.
- Опять неуспех! С чем возвращаться? Всех порубали, всех извели!.. Что стоите? Вяжите хоть этого! - Атаман показал на Чалыка.
С трудом оторвали Чалыка от Агады и, связав ему руки, повели.
Атаман ошибся - добыча оказалась большая. В плен попали тяжко раненный в ногу храбрый Саранчо, Чалык да Талачи с маленьким Учаном.
Не заметили казаки в бою да в замешательстве дальнего чума. Он стоял в стороне, в густых зарослях ерника. Жиденькая струйка дыма чуть курилась и терялась над лесом.
Чум увидел атаман. Кинулись к нему казаки. Подбежали к чуму, с опаской обошли вокруг, пищали насторожили. Никто не шелохнулся.
- Пуст, - сказал атаман мрачно. - Лезь головой, - толкнул он казака.
Сунул казак голову под кожаную покрышку.
- Баба!..
- Но-о?..
Казаки ввалились в чум. У слабенького костра сидела, сгорбившись, женщина и подбрасывала в огонь мелкие ветки. Серое лицо окаменело. Женщина не поднялась, даже не разогнулась. Казаки зашумели:
- Хватай!..
- Есть добыча!
Женщину выволокли из чума. Она хватала руками воздух, натыкалась на казаков.
- Ослепшая...
- Что? - удивился атаман.
- Ослепшая!
- Оставьте ее.
...Казаки собирались в путь. Подсчитали урон, да так и ахнули: половины казаков не досчитались - в бою полегли. Не выжил и Егорка Ветродуй: проохал, промучился день и умер.
Схоронили поспешно своих товарищей.
Не успели дощаники отплыть от берега, прибежала серая собака и заметалась по прибрежному песку. Скулит, лает, в воду рвется.
Тимошка Ловкий вскинул пищаль, прицелился и выстрелил. Взвыла от боли Терна и, волоча перешибленную ногу, скрылась в густых зарослях.
Дощаники отплыли от берега и плавно закачались, заскользили по блестящему зеленому полотну реки.
Саранчо охал от боли. Талачи испуганно моргала, оглядывалась по сторонам, крепко прижимала к груди маленького Учана.
Чалык сидел на корточках, смотрел перед собой. Он хотел последний раз взглянуть на родное стойбище, но не хватило сил поднять голову.
Далеко-далеко маленькой острой горкой стоял одинокий чум. Тыкыльмо сидела, низко склонясь, у погасающего костра.