Он должен явиться к консулу и сказать, что его вызвали по телефону. Возможно, его пошлют куда подальше, но также возможно, что непосвященный в секрет лакей отведет его в комнату с опущенными жалюзи. В этом случае он должен будет заменить разбитое стекло, внимательно, и притом незаметно, поглядывая по сторонам.
Берю и я ждем развития событий в нашей машине, остановленной на приличном расстоянии от консульства.
Толстяк перестал ворчать и с нежностью смотрит на хилую фигуру своего товарища.
— Пинюш неплохой малый, — шепотом сообщает он. — Вот только энергии ему не хватает.
Оцененный таким образом персонаж исчезает в здании консульства.
— Как думаешь, они почувствуют подвох? — спрашивает Жирдяй.
— Не могу тебе ответить, — вздыхаю я. — В этом деле я продвигаюсь на ощупь. У нас есть только предположения. Все очень шатко. А потом, работа с дипломатическим корпусом — штука деликатная.
Проходит некоторое время. Берю достает из кармана полсосиски, которую начинает деликатно пережевывать.
— Осталась от солянки, которую я ел на обед, — объясняет он. — Она такая большая, что я не осилил ее сразу.
Я толкаю его локтем. Жалюзи на этаже, занимаемом консульством, только что поднялись.
— Кажется, сработало! — хохочет Берю.
Действительно, в окне появляется Пино. Издалека я вижу, как он отбивает молотком с острым концом старую замазку, чтобы освободить края стекла. Он работает прилежно. Стоя на стуле, Пинюш изображает из себя дятла. Несмотря на шум уличного движения, до нас доносятся звуки ударов молотка.
Подготовив раму, Пинюш слезает со стула, чтобы вырезать стекло, и исчезает из нашего поля зрения. Как он долго! Надеюсь, он не теряет время зря. Пинюш, конечно, глуповат, но, когда надо, у него орлиный взгляд. От него ничто не ускользает.
Проходит довольно много времени, и вот он снова залезает на стул, держа в руках вырезанное стекло. Он наклоняется, чтобы вставить его в раму, но тут теряет равновесие, выпускает стекло, которое падает вниз, машет руками и валится через подоконник. Берю и я одновременно издаем крик горечи, бессилия и отчаяния. Он получает свободный полет без парашюта с высоты четвертого этажа. Прощай, Пино! Бедняга жалко крутится в воздухе. Толпа внизу испуганно кричит. Я закрываю глаза, отказываясь верить в очевидное. Я хочу абстрагироваться от этой жестокой реальности, чтобы не видеть, как умрет Пино, не слышать жуткий звук удара его тела об асфальт.
Когда я раскрываю моргалы, темная масса на земле уже окружена толпой, жаждущей сильных эмоций. Берю бросается, вперед как сумасшедший. Хотите верьте, хотите нет (если не верите, идите к дьяволу), но ноги у меня совершенно ватные. Я их больше не чувствую. Я кладу голову на руль. Если бы я мог заплакать! Пинюш! Мой славный Пинюш… Такой конец! И все по моему приказу! Я остаюсь некоторое время в прострации. Возвращается Берюрье.
— Умер, — говорит он. — Погиб на месте… Меня охватывает страшный холод, близкий к абсолютному нулю.
— Не может быть, — с трудом выговариваю я.
— Увы, — бормочет Жирдяй. — Что касается Пинюша, думаю, у него сломано плечо.
Я всматриваюсь в физиономию Толстяка.
— Как это?
— Он упал на постового полицейского. Бедняга погиб на месте. К счастью для Пинюша, это самортизировало удар. После этого никто не скажет, что в полиции нет взаимовыручки.
— Ты говоришь, Пино спасен?
— Плечо, я же тебе сказал… Он даже не потерял сознания… Что будем делать?
— Пока ничего, — отвечаю я. — Пусть дела идут своим путем.
— Ну ты даешь!
— Районный комиссариат начнет расследование, это нормально. Мы с ними свяжемся. Нам надо оставаться в тени, Толстяк.
— А Пино?
— Вон “скорая”. Его отвезут в больницу, а мы навестим его там.