Не то чтобы он был хорошим оратором, но кулаки у него самые красноречивые из всех, что я когда-либо видел.
Мы трогаемся в путь вчетвером (пушка, машина, Толстяк и я).
— Куда едем? — осведомляется мой напарник.
— В Булонь-Бийанкур. Ты не против? Он качает головой и засовывает в рот пачку табака. Этот толстяк жует табак, как гренадер.
Дом на улице Гамбетта кажется спокойным. Я выхожу из тачки и делаю Толстяку знак следовать за мной.
На мой звонок открывает горничная.
— Доброе утро, — любезно здороваюсь я. — От профессора никаких новостей?
— Нет, — бормочет она. — Это ужасно. С ним, наверное, случилось несчастье…
— Вполне возможно.
Я захожу.
— Ваш муж дома?
— Он… он пошел за покупками. Скоро вернется.
— В таком случае мы его подождем. Мне нужно его о многом расспросить.
Я указываю Толстяку на кресло в холле. Он падает в него со вздохом, способным поднять в небо планер.
— Жди меня здесь, Толстяк.
— А вы куда?
Он всегда говорит прекрасными лаконичными фразами, свойственными благородным душам. Его можно было бы называть Лаконичным.
— Осмотрю помещение. — И спрашиваю горничную:
— А Бертран здесь?
— Он у своего брата.
Я улыбаюсь. Обожаю такие немногословные ответы. Когда разговор начинается в таком тоне, неизвестно, где он закончится. Я не спрашиваю, где живет брат Бертрана. Бертран мне не нужен, во всяком случае пока.
— Следуйте за мной.
Горничная и я проводим новый осмотр дома. Я с особым вниманием осматриваю спальню профессора.
— Вы уже провели уборку?
— Как обычно, — извиняется она. — Мне все кажется, что месье вернется с минуты на минуту…
Я бросаю общий взгляд на остальные комнаты, после чего мы спускаемся. Толстяк жует свой табак.
Вдруг открывается дверь кабинета, и из него выходит лакей, одетый в пальто. Заметив меня, он делает шаг назад.
— Вот это да, — говорю я ему. — Вы откуда?
— Э-э… я… собирался уходить…
— А ваша жена нам сказала, что вы ушли…
— Она ошиблась. Я наводил порядок в кабинете месье…
— В пальто?
— Ну… я уже уходил, но вспомнил, что кабинет неубран… Месье был очень аккуратным… — Был?
— То есть… Разве мы знаем, жив он еще или нет? С этими изобретателями надо опасаться чего угодно.
— Значит, вы собирались уходить?
— Да.
Я ощупываю его пальто.
— Ваш прикид мокрый. Что, в кабинете протекает потолок?
— Но…
Я отодвигаю его и захожу в кабинет. Середину пола занимает широкий ковер, но вокруг натертый воском паркет. Я констатирую, что влажные следы подошв очень заметны. Они идут от сейфа к входной двери, словно лакей вышел из металлического ящика вместо того, чтобы направляться к нему. Этот феномен необъясним, разве что он ходил задом наперед.
Я осматриваю сейф, вернее, не сам сейф, а его окрестности, и замечаю, что он не придвинут к стене, а встроен в нее.
Я оборачиваюсь к маленькой группке, состоящей из моего коллеги и двух слуг.
— Этот сейф скрывает потайную дверь, — говорю я. — Мне хочется узнать комбинацию, позволяющую открыть эту дверь.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — отвечает лакей. Я смотрю на него.
— Сегодня произошло дорожное происшествие, — говорю я. — Мальчика, шедшего в школу, сбила машина. Именно из-за этого случая я приехал сюда. Меня привел нос. Не мой, а ваш…
Он не моргая смотрит на меня.
— Он у вас слишком длинный, — добавляю я, — и потому бросается в глаза.
— Не понимаю…
— Мальчик, которому вы поручили отнести пакет, адресованный знаменитому Сан-Антонио, и которого потом сбили машиной, не умер. Он описал вашу внешность…
Моя ложь подействовала. Он прикусывает губу. Его поведение можно расценивать как признание. Вся моя злость выплескивается наружу.