Ну? У тебя случилось что-нибудь, да? У меня тоже каждый день что-нибудь случается. Но я же живу, видишь? И замерзать не собираюсь. Ой, я вчера уронила дядькин мольберт, чуть ему новую картину не испортила. Мой дядька такие картины рисует – умрешь! Но и то ничего… Пойдем к нам, хочешь? Правда, пошли! Хочешь, я твою скрипку понесу?… И мне лучше. Если ты со мной придешь, меня не так ругать будут. Скажем, что мы нашли с тобой скрипку и ходили в театр спрашивать у музыкантов: не потерял ли кто скрипочку. Или скажем, что ехали на трамвае, а трамвай испортился и никак не мог остановиться… Ну чего ты? Идем! Ты же совсем синий!
Гена. Да не тяни ты меня. Не пойду. Я не синий.(Усмехается.)Я рыжий.
Катя. Какой?
Гена. Ну рыжий, рыжий.(Снимает шапку.)Видала?
Катя. Ого-го! Надень, надень… Ну и что? Дразнят? Да? Ну дураки, и все! Не обращай внимания. Меня тоже дразнили. Когда я была маленькая и ходила в детский сад, то была очень толстая. И меня дразнили Жиртрест. Что такое Жиртрест, при чем тут Жиртрест – глупо ведь? А я не обращала внимания. Поплачу да и все. А внимания не обращаю.
Гена. Меня из школы хотят выгнать, и Лидия Ивановна из-за меня уходит. И вообще. Жизнь!…
Катя. Я так и знала, что у тебя неприятности.
Гена. «Неприятности»! Директор сказал: скрипка скрипкой, а математика математикой, слышать ничего не хочу! А Лидия Ивановна ему: не нарушайте воспитательный процесс, сама разберусь. А он ей: могли бы не делать мне замечаний при учениках. Ну, тут они поругались, даже про меня забыли…
Катя. Она справедливая?
Гена. Лидия Ивановна? Да ну их, все они!…(Незаметно для себя встает и стучит ногой об ногу.)А директор позвонил матери па работу, она пришла и говорит: разобью эту скрипку об твою голову.
Катя. И ты ушел?
Гена. Замерзну тут лучше.(Снова садится.)
Катя. У тебя мать плохая? Она не любит, что ты играешь?
Гена(нехотя).Да нет, просто молодая очень. Я ей надоел. Да им и никому не нравится! Я играю в ванной и даже заткнул дырочки, знаешь, такие дырочки в дверях внизу бывают, но все равно слышно. А они говорят, что я перепиливаю им нервы, что в доме нельзя ни умыться, ни постирать, и гонят меня в Дом пионеров. И вообще…
Катя. Подожди, какие дырочки? У нас таких нет.
Гена. Дырочки? Ну, внизу, в дверях, для вентиляции, что ли…
Катя. А, поняла. А чего бы в самом деле не пойти в Дом пионеров?
Гена. Я хожу. Но я привык в ванной. Там лучше получается. Резонанс. Ну, а они…(Машет рукой.)
Катя. Но замерзать здесь тоже глупо, я тебе скажу! Мне, например, тоже не нравится жить у дядьки или у тетки Любы – я то там живу, то там, – но что делать, мы же не взрослые.
Гена. Не взрослые! А невзрослые не люди?
Катя. Да вообще-то конечно. Я тоже… Когда мне исполнится шестнадцать лет, я сразу уеду в Ленинград или в Москву. Но беспокойся, осталось немного. Или… или… Вот была бы я жена директора «Молнии».
Гена. Какой «Молнии»?
Катя. Ну кино «Молнии»!
Гена. А-а.
Катя. Представляешь? Во-первых, целый день, хоть десять сеансов подряд, смотри какие хочешь картины! И совершенно бесплатно! Прихожу, билетерши передо мной раскланиваются: пожалуйста, дорогая Катя, то есть Анна-Мария, пожалуйста, вот ваше любимое местечко в первом ряду! Я покупаю в буфете конфет подушечек, сажусь и смотрю себе сколько влезет! Представляешь? И про любовь, и про войну, и вообще… Слушай, Ген, ну ты же совсем замерз! С ума сошел! Дай-ка руку. Господи, видишь, у меня какие и у тебя какие! Идем, и все! Ну и руки! Льдышки!
Гена(встает).А ноги-то уж совсем.
Катя. Ну и глупо. Не хочешь домой идти, пошли к нам, я же тебе говорю. Я тебя с Володей познакомлю, посоветуемся, он обязательно что-нибудь придумает.