Многие здания добела отчистили. Вот обратите внимание…
А навстречу нам неслись бесконечной чередой огромные яркие щиты, советовавшие покупать автомобильные шины «Файерстон», курить сигареты «Синьор сервис» и пить какой-то напиток с чудным названием «7-ап».
4. МОЙ АДРЕС: ЛОНДОН, УЛИЦА ХОЛЛАНД-ПАРК
Совсем недолго покрутившись по лондонским улицам, мы свернули в зелёную, тихую, довольно узкую уличку и притормозили у четырёхэтажного старинного, как мне показалось, дома.
— Вот он, наш Холланд-парк, — объявил дядя Глеб.
Деревья вдоль тротуара, как я уже сказал, действительно росли, но до парка тут было далеко, и я спросил, почему это называется «парк», а не «стрит» или «авеню».
— Э, братец ты мой, — ответил дядя Глеб, — английский язык богаче, чем ты думаешь. Кроме того, что ты уже знаешь, здесь ещё встречаются: «мьюз», «молл», «гарденс», «лэйн», «роу», «уэй», «террас» и бог знает что ещё. И всё это означает «улица» или «переулок». Но Холланд-парк, настоящий парк, очень красивый, отсюда в двух шагах, так что название появилось не случайно. Вовка тебе, Витя, потом покажет.
— Кто?
— Вовка, мой сын. Да вот и он.
По ступеням высоко от земли поднятого парадного, не торопясь, засунув руки в карманы штанов-шортов, спускался мальчишка — копия дяди Глеба. Тоже невысокий, ниже меня, но плотненький, розовощёкий, круглолицый, черноволосый. И тоже с голубыми глазами. В общем, настоящий маленький Тарасюк, только усов не хватает.
Он вежливо поздоровался.
— Знакомься, — сказал дядя Глеб. — Витя Лалетин, твой одноклассник.
Я кивнул однокласснику, он мне, и мы все дружно принялись таскать вещи наверх, на четвёртый этаж. Внутри обстановка тоже выглядела старинной. Чувствовалось, что дом раньше принадлежал какому-то богатею.
Дядя Глеб подтвердил мою догадку.
— Это вообще район дорогой, Холланд-парк. Рабочие и мелкие служащие здесь не живут, не по карману. Лондон, братец ты мой, он как лоскутное одеяло: на одном лоскуте богачи, на соседнем — люди победнее, а чуть дальше опять нужно хорошие деньги иметь. Да что там далеко ходить. Через две улицы к северу от того места, где мы с тобой сейчас стоим, находится Ноттинг-хилл, район трущоб, где селятся одни негры и вест-индийцы.
Тарасюки жили дверь в дверь с нами. Нас встретила женщина, ещё более полная, чем дядя Глеб, с ещё более розовым и круглым лицом, над которым сплетались толстые чёрные косы. Это была Вовкина мама, Анна Григорьевна. Она пригласила нас войти и чувствовать себя как дома, добавив, что это совсем не трудно, так как квартиры у нас — близнецы.
Есть мне не хотелось, Вовка уже успел поужинать, и мы с ним отправились на улицу. Сначала он привёл меня в крохотный, чуть побольше хорошей комнаты, дворик с песочницей и двумя скамеечками. Он почему-то пустовал, если не считать сидевшей на скамейке женщины с грудным ребёнком.
— Здесь вы и гуляете? — упавшим голосом спросил я: после парка Дружбы этот дворик выглядел очень уж убого.
— Иногда здесь, — солидно начал разъяснять Вовка. — А вообще здесь мест для гулянья сколько хочешь. Мы с ребятами обычно в Холланд-парк ходим или в Кенсингтон-гарденс. В Кенсингтон-гарденс, сразу за посольствами, хорошие футбольные площадки.
— Ты играешь в футбол? — удивился я: его неторопливость не вязалась с этой игрой.
— Я на воротах стою.
— Ты сказал: «за посольствами». Разве посольство не одно?
— Ну, во-первых, на той улице, кроме нашего посольства, ещё штук тридцать других, там почти все дома — посольства. И потом, там наших, советских домов, — он начал, загибая пальцы, считать: — тринадцатый, восемнадцатый — это раз; дом военных — два; тот, где библиотека — три; консульство — четыре. Пять наших домов.