— Вера Ивановна прочитала первый листок письма, положила его на стол, разгладила худой почерневшей рукой. — Война проклятая. Ох, горе, горе. — Она посмотрела на внука как-то странно и сказала: — Слушай, Пётр.
Петька удивился, потому что бабушка никогда не называла его так по-взрослому.
— Я вот о чём подумала: на Байкал мы поедем втроём, нельзя бросать Танюшку. Как ты считаешь, Пётр?
— Конечно, возьмём. Разве можно бросать человека в беде.
— Хороший ты у меня, Петька.
Второй листок письма был написан графитным карандашом и предназначался для Петьки. Писал ему Валерка Рубцов, двоюродный брат. Петька видел его только один раз, когда гостил у бабушки в Больших Котах. Валерка был немного старше Петьки. Он водил Петьку в тайгу, учил разводить костёр, ставить капканы, показывал целебные травы. Ночевали они всегда в пещере. Валерка и другие мальчишки, живущие на Байкале, разжигали там огромный костёр и показывали маленькому Петьке всяких мамонтов и носорогов, нарисованных на шершавых мрачных стенах. Валерка говорил, что зверей нарисовали первобытные люди. Петька, слушая их рассказы, пугался и с ужасом смотрел в тёмную даль пещеры, боясь, как бы не вышли оттуда эти самые первобытные люди. Хитрый был Валерка. Он чувствовал, что Петька боится, и рассказывал ещё страшнее и с такими подробностями, что как будто сам лично знал пещерных людей и охотился с ними на мамонтов.
Сейчас Валерка сообщал, что его приняли в комсомол и что он работает в Иркутске на заводе и готовит «подарочки» для Гитлера.
Читая вслух письмо, Петька очень завидовал и жалел, что ему, Петьке Жмыхину, так мало лет. Будь ему сейчас пятнадцать или хотя бы четырнадцать, он бы пошёл к себе на оружейный завод и тоже бы готовил «подарочки» для Гитлера. А когда тебе двенадцать и когда тебя никуда не пускают, как можно помочь родной армии? В разведку не берут. В морскую пехоту нельзя. На фронт нельзя. И на заводе загвоздка вышла. Петька приходил туда с товарищами и просил, чтобы ему позволили укладывать готовые снаряды в зелёные ящики. Всем разрешили, а Петьку, даже не спросив, сколько ему лет, прогнали. То, что Валерка написал на другой стороне листка, окончательно расстроило Петьку… «Мы, иркутские комсомольцы, собрали три миллиона рублей, и на деньги, заработанные на субботниках, была построена танковая колонна. Назвали мы её „Иркутский комсомолец“…
Заканчивая письмо, Валерка крупными буквами написал: «Здесь, в Сибири, мы все от мала до велика помогаем фронту».
Наступила ночь, а Петька все ещё не спал. И все из-за письма.
В городе опять завыла сирена. Петька видел, как в небе шарили лучи прожекторов, а когда они гасли, за окном становилось ещё темнее. Петька встал с кровати и опустил маскировочную штору. «Три миллиона рублей собрали». Петька почти воочию видел зелёные приземистые танки, построенные на эти деньги. Ему даже казалось, что он слышит лязг стальных гусениц и грозный рокот моторов.
Петька лежал в темноте с открытыми глазами. «Иметь бы сейчас три миллиона и тоже бы построить на них танки. И надпись сделать: „Подарок фронту от пионера Петьки Жмыхина“. И шли бы Петькины танки лавиной, били бы фашистов не жалеючи, и отомстили бы за всех погибших и за Таню Котельникову, за то, что она теперь осталась совсем одна. Три миллиона — найти бы их где-нибудь. Здесь можно бы поискать. Город старинный, фабриканты да купцы жили, прятали награбленное, — рассуждал сам с собой Петька. — А там, в Сибири, на Байкале, разве что найдёшь, там самому потеряться можно.
Вдруг Петька сбросил одеяло, спрыгнул на пол, в темноте ударившись о стол. «Как же я забыл! Там же, в тайге, отряд погиб с золотом. Командир убитый писал: „Спасите достояние Советской республики“.