— Вы оба — мои гости, и я не позволю ссор в моем доме даже родичам конунгов! Не гневите богов и не навлекайте их гнев на мой дом!
Соседи постарались унять Гримкеля и Модольва, усадили обоих на места. Но Ингвильда еще долго не могла успокоиться. Она не любила Гримкеля и боялась, что он не упустит случая затеять с Модольвом новую ссору. А все, что угрожало фьяллям, не могло оставить ее равнодушной: за время болезни гостей она так привыкла быть их покровительницей, что не могла отстать от этого и теперь, когда они почти все были здоровы. Кто же защитит их от недругов в ее доме, как не она? Бабушка Сигнехильда никогда не допустила бы, чтобы ее гостей кто-то обижал, будь обидчик хоть трижды родич конунга!
Ингвильда недолго просидела за столом: после перепалки настроение у нее испортилось. Незаметно скользнув на кухню, она принялась собирать в большую корзину хлебы, куски жареного мяса и рыбы. Проводя в землянке фьяллей весь день и даже часть ночи в течение последнего месяца, она теперь чувствовала себя там в большей степени дома, чем в усадьбе. «Правильно говорила бабушка, — думала она, — гораздо сильнее привязываешься не к тому, кто сделал тебе что-то хорошее, а к тому, кому сделал добро ты сам!»
Возле очага Кнгвильда заметила Хёрдис. Сидя на земляком полу вместе со своим псом, та обгладывала кости жареного зайца. Серый пес смотрел ей в рот, тонко поскуливая и нетерпеливо постукивая хвостом по полу. Выбрав с каждой кости лучшие куски, Хёрдис бросала ее псу, и тот с жадным чавканьем принимался обгрызать кость до блеска.
— Что ты сидишь здесь, как бродяжка? — спросила Ингвильда мимоходом. — Иди в гридницу. Там есть еда и получше этого зайца.
— Сама иди в гридницу! — с обычной своей неприветливостью ответила Хёрдис. — А для меня там слишком шумно. Там такие благородные гости, что где уж найти местечко для дочери рабыни!
На самом деле Хёрдис пряталась от Модольва и очень злилась на него за то, что его присутствие не позволяет ей попасть в гридницу, где целые горы отличной еды.
— Э, отдай! — заметив на блюде у Ингвильды хороший кусок оленины, Хёрдис проворно схватила его. — Куда это ты тащишь столько мяса?
— В землянку фьяллям, — ответила Ингвильда, вылавливая из котла другой кусок на замену. — Им не мешает подкрепиться.
— Вот еще! — возмутилась Хёрдис. — Этим паршивым, вонючим фьяллям ты выбираешь самое лучшее мясо, а родной сестре…
— Я же тебе говорю: иди в гридницу! — с пробудившимся раздражением ответила Ингвильда. — И не притворяйся, что тебя здесь морят голодом. А что же до фьяллей, то мне лучше знать, чем кормить гостей.
— «Гостей» — презрительно фыркнула Хёрдис. — Тоже мне гости! Кто их звал? Знаю я, знаю, какой гость тебя так волнует! Ты, должно быть, влюбилась в этого урода! Хорошая пара для тебя, нечего сказать! Ну, поди, поцелуйся с ним!
Хёрдис очень надеялась этими насмешками восстановить Ингвильду против гостей, которые в любой день могли ей рассказать о встрече возле Тюленьего камня. Но добилась лишь того, что сестра почувствовала досаду на нее саму. Не отвечая и больше не глядя в ее сторону, будто вовсе не слушая, Ингвильда взяла со стола круглое серебряное блюдо, переложила на него несколько жареных медвежьих ребер и поставила в корзину, где было уложено остальное угощение.
— Эй, Брим! — Она оглянулась и кивком подозвала старика раба. — Бери корзину, понесем па отмель.
Приближаясь по тропе к землянке, Ингзильда еще издалека увидела, что возле порога сидит человек. Длинные светлые волосы, еще не просохшие после мытья, блестели у него на плечах, и Ингвильда не сразу сообразила, кто это. Подойдя ближе, она узнала Хродмара. Как видно, он решил, что пора ему перестать болеть: на нем была нарядная крашеная рубаха, зеленые ремешки красивыми крестами обхватывали сапоги до колен.