— Лондонские солиситоры или солиситоры Антигуа?
— Не помню. Письмо находится в досье или должно там быть. Все бумаги, имеющие отношение к фонду, я отдал Артуру.
— Который зарегистрировал письмо и подшил к делу, — с чувством глубокого удовлетворения отметил Тугуд.
Поуд в очередной раз заглянул в блокнот.
— «Доркин и Вулли», респектабельная фирма из Сити. Мистер Питер Доркин имеет генеральную доверенность мистера Крауча.
Оливер решил, что пора выказать неудовольствие. Неудовольствие тупицы.
— Тогда чего вы задаете все эти вопросы?
— Проверяю прошлое, Олли. Чтобы убедиться, что все правильно.
— Он незаконный или как?
— Незаконный?
— Ее фонд. Его учреждение. Мы что-то сделали не по закону?
— Да что вы, Олли, — защищаясь. — Ни в коем разе. Ничего противозаконного, все юридически грамотно. Да только никто из сотрудников фирмы «Доркин и Вулли» тоже ни разу не видел мистера Крауча. Полагаю, это не исключение из общего правила. Такое случается, и довольно-таки часто. Он очень скрытный, этот ваш мистер Крауч.
— Он не мой мистер Крауч. Кармен.
— Действительно. И, как я вижу, доверительный собственник ее фонда.
Тугуд опять пришел на помощь.
— А почему Крауч не может быть доверительным собственником? — вопрос относился к обоим лондонским гостям. — Крауч внес деньги. Он — доверитель. Друг семьи, один из Хоторнов. Почему у него не может возникнуть вполне естественное желание убедиться, что деньгами Кармен распоряжаются должным образом? И почему он не может вести скрытную жизнь, если ему того хочется? Я буду вести такую же. Когда уйду на пенсию.
Ланксон, здоровяк, решил, что пора поддержать напарника. Упершись пухлым локтем в стол, наклонился вперед, с трубкой в руке, в парике, строгий, но справедливый.
— Итак, действуя по совету мистера Крауча, — сощурившись, он сверлил взглядом Оливера, — вы учреждаете фонд Кармен Хоторн, доверительными собственниками которого становятся вы, мистер Крауч и наш Артур, и вы вносите на счет первоначальные пятьсот фунтов. Двумя неделями позже сумма увеличивается на сто пятьдесят тысяч, спасибо мистеру Краучу. Так? — отрывисто, словно удар хлыста.
— Да.
— Мистер Крауч давал вашей семье деньги, помимо этих ста пятидесяти тысяч?
— Нет.
— Нет, не давал? Или нет, вам об этом ничего не известно?
— Нет у меня никакой семьи. Родители умерли.
Братьев и сестер не было. Поэтому, полагаю, Крауч и проникся такими теплыми чувствами к Кармен. Больше у него никого нет.
— Кроме вас.
— Да.
— А лично вам он ничего не давал? Напрямую или через кого-то? Вы ничего не получали от Крауча?
— Нет.
— Никогда?
— Никогда.
— И ничего не получите… насколько вам это известно?
— Нет.
— Не вели с ним никаких дел, не занимали у него денег, пусть не у него лично… через солиситоров?
— Нет.
— А кто тогда заплатил за дом Хитер, Оливер?
— Я.
— Как?
— Наличными.
— Достали из чемодана?
— Снял с банковского счета.
— А как вы собрали такую большую сумму, позвольте спросить? С помощью Крауча, его деловых партнеров, участвуя в его темных сделках?
— Эти деньги я скопил, работая в Австралии, — пробурчал Оливер и начал наливаться краской.
— Вы платили налоги со своих заработков, когда жили в Австралии?
— Работа у меня всегда была временная. Возможно, работодатель платил за меня налоги. Я не знаю.
— Вы не знаете. И, разумеется, учета вашим заработкам вы не вели? — Многозначительный взгляд на Поуда.
— Нет, не вел.
— Почему?
— Да знаете ли, как-то не пришло в голову записывать, где и когда я зарабатывал каждый австралийский доллар, а потом сунуть эти записи в рюкзак и везти их за десять тысяч миль.
— Да, наверное, могло и не прийти, — Ланксон вновь бросил взгляд на Поуда.