Карл собирался что-то сказать, но его перебил Андерль:
— Смотрите! Звезды!
Клочья облаков стремительно пробегали между людьми и звездами, попеременно то закрывая, то открывая свет каждой звезды причудливыми волнообразными движениями. Потом все звезды внезапно исчезли.
Жуть этого эффекта усиливалась еще и тем, что на склоне не было ветра. Впервые на памяти Джонатана воздух на Айгере был неподвижен. И, что было самым зловещим, воздух был теплым.
Никто не нарушил полную тишину. Густая вязкость ночного воздуха напомнила Джонатану тайфуны в Южно-Китайском море.
Затем, сначала тихо, но все увеличиваясь в объеме, появилось гудение, похожее на звук большой динамо-машины. Казалось, гудение исходило из недр самой горы. В воздухе разнесся горьковато-сладкий запах озона. Вдруг Джонатан обнаружил, что как завороженный смотрит на клюв своего ледоруба, который лежал всего в двух футах от него. Клюв был окружен зеленоватым нимбом огней святого Эльма. Они мерцали и пульсировали, а потом, с трескучей вспышкой, ушли в скалу.
Верный до конца, тевтонской склонности подчеркивать очевидное, Карл сложил губы в слово “фен” — и в этот самый момент первый разряд грома, от которого содрогнулась вся скала, заглушил звук этого слова.
АЙГЕР, 12 ИЮЛЯ
Бен вынырнул из беспокойной дремы, как утопающий на поверхность. Отдаленный рев лавины слил воедино его бессвязный сон и ярко освещенный, какой-то нереальный вестибюль отеля. Он моргнул и посмотрел по сторонам, стараясь сориентироваться в пространстве и времени. Три часа утра. В креслах, развалившись, как брошенные манекены с вывернутыми шарнирами, спали два помятых репортера. Ночной портье переписывал данные из списка на карточки. Движения его были сонными и автоматическими. Скрип пера разносился по всему помещению. Поднимаясь с кресла, Бен с трудом отлепил ягодицы и спину от пластикового покрытия. В вестибюле было довольно прохладно — это от снов его пот прошиб.
Он потянулся, разгибая затекшую спину. Вдалеке гремел гром, и шум его усиливался шипением сходящих снегов. Бен пересек вестибюль и заглянул на пустынную террасу, безжизненную в косом свете из окна, как декорации, выставленные за кулисы. В долине больше не шел дождь — вся буря сосредоточилась в вогнутом амфитеатре Айгерванда. И даже там она постепенно теряла силу — ее вытеснял холодный антициклон с севера. К рассвету станет совсем ясно, и склон будет полностью виден. Другое дело, будет ли на нем что видеть.
С лязгом раскрылись двери лифта. Звук был необычайно громким, поскольку не был приглушен обступающими со всех сторон звуками дня. Бен обернулся и увидел, что к нему идет Анна, собранная, элегантная. Ее выдавала только косметика, наложенная не менее тридцати часов назад.
Она встала рядом с ним и поглядела в окно. Они не поздоровались.
— Похоже, немного разъясняется, — сказала она.
— Да. — Бену говорить не хотелось.
— Я только что услышала, что с Жан-Полем произошел несчастный случай.
— Только что услышали?
Она повернулась и заговорила с необъяснимой силой и яростью.
— Да, только что услышала. От молодого человека, с которым я спала. Это вас шокирует? — Она была зла на саму себя и таким образом себя наказывала.
Бен продолжал неотрывно всматриваться в ночь.
— Мне, дамочка, все равно, с кем вы трахаетесь.
Она опустила ресницы и вздохнула усталым прерывистым вздохом.
— Жан-Поль сильно пострадал?
Бен неумышленно запнулся на полсекунды:
— Нет.
Анна внимательно посмотрела в его широкое морщинистое лицо.
— Вы, разумеется, лжете.
С горы донесся еще один, более отдаленный, раскат грома. Бен хлопнул себя по затылку и отвернулся от окна. Он пошел через вестибюль. Анна направилась следом за ним.
Бен попросил портье раздобыть ему пару бутылочек пива. Портье рассыпался в извинениях, но в такой час строгие печатные инструкции не оставляли никакой возможности удовлетворить эту просьбу.