Бен почувствовал, как в глотке у него встает горький комок омерзения при виде этих щебечущих некрофилов, но он также испытал облегчение — группу увидели! Теперь он мог установить на лугу свой собственный телескоп, подальше от отеля, и недреманным оком следить за группой.
Он как раз поднимался из-за стола, выпив кофе, когда полдюжины репортеров, протолкавшись сквозь возбужденную толпу, хлынувшую в противоположном направлении, пробились в столовую, окружили Бена и наперебой кинулись задавать ему вопросы о восхождении и его участниках. Бен раздал краткие машинописные биографии каждого из спортсменов. Они были заготовлены специально, чтобы репортеры не особенно прибегали к собственному пылкому воображению. Но эти биографические справки, содержащие лишь даты и места рождения, род занятий и альпинистские достижения восходителей, оказались слишком скудны для тех репортеров, которые жаждали сенсаций или “человеческого интереса”, поэтому они продолжали осыпать Бена градом агрессивных вопросов. Забрав с собой утреннюю порцию пива и сжав зубы в мрачном молчании, Бен начал протискиваться сквозь них, но тут один журналист-американец ухватил его за рукав и попытался удержать.
— Эй, а ты уверен, что тебе эта рука больше не нужна? — спросив Бен и был немедленно выпущен.
Они настойчиво шли за ним, пока он шел через вестибюль своей энергичной подпрыгивающей походкой, но спокойно добраться до дверей лифта он не успел: английская газетная дама в твидовом костюме — мускулистая, жилистая, бесполая, с четкой отрывистой дикцией — встала между ним и дверью лифта.
— Скажите, мистер Боумен, по-вашему, эти люди поднимаются в гору вследствие необходимости утвердить себя как настоящих мужчин, или это скорее компенсация за чувство неполноценности. — Ее карандаш застыл над книжечкой в ожидании ответа Бена.
— А почему бы вам не трахнуться с кем-нибудь? Вам бы это сильно на пользу пошло.
Она записала первые слова, потом суть сказанного дошла до нее, и карандаш ее замер, а Бен тем временем вскочил в лифт.
* * *
Джонатан и Андерль нашли узенький выступ прямо к западу от, устья того желоба, который по плану Карла должен был стать ключевым участком нового маршрута. Они вбили крючья и подвязались, ожидая прибытия Карла и Жан-Поля. Хотя с нависшего над ними утеса капала ледяная талая вода, он защищал их от камнепада, который последние полчаса сильно мешал восхождению. Чтобы не сидеть на мокром, они подложили под себя мотки веревки, а осколки камней и льда пролетали над гребнем утеса, со свистом проносились мимо в каких-то трех-четырех футах и ударялись о скалы внизу с громкими разрывами и брызгами осколков — настоящая горная шрапнель.
Их выступ был таким узким, что им пришлось сидеть, прижавшись бедром к бедру, и свесив ноги над бездной. До сих пор подъем был быстрым и прекрасным, а вид открывался такой, что дух захватывало. Поэтому, когда Андерль достал из кармана куртки плитку твердого шоколада и поделился с Джонатаном, они принялись самозабвенно и молча жевать, испытывая радость и большой душевный подъем.
Джонатан не мог обойти вниманием те звуки, которые, как и тишина, обступали их со всех сторон. Рев мчащейся воды постоянно усиливался за тот последний час, когда они продвигались к устью желоба чуть справа от него. Джонатан представил себе, хотя со своего насеста видеть этого не мог, что желоб превратился в сплошной водопад. Ему и раньше приходилось пробираться через подобные водопады (Ледяной Шланг на классическом маршруте был тому изрядным примером), но его опыт нисколько не уменьшил уважительного отношения к опасностям таких переходов.
Он исподволь посмотрел на Андерля — не ощущает ли тот такую же тревогу. Но блаженная, отсутствующая улыбка на лице австрийца показывала, что он чувствует себя в своей родной стихии и всем доволен.