— И она подружески подтолкнула его к кабинету Брантона унизанной перстнями рукой.
Джон горбился у неприбранного стола, терпеливо распутывал леску на спиннинге. Когда вошел Арнолд, он встал и бросил спиннинг на диван, заваленный рыболовными принадлежностями.
— Проклятая «борода». Не один час потратишь, пока распутаешь. Ну, хватит о моих бедах. Это мелочи. Как твои дела? Выглядишь, как всегда, подтянутым и процветающим. Ты за рулем, поэтому выпивку предлагать бессмысленно, так?
— Да, спасибо, Джон.
— Зато ко мне это не относится. — Он жестом указал Гедди на кресло, а сам подошел к буфету, налил себе виски. Он был высокий, сильный, стройный, несмотря на возраст; с продолговатым лицом, которое время, увы, не пощадило, голубыми глазами — они скрывались под кустистыми седеющими бровями; сквозь поредевшие, почти белые волосы просвечивала розовая кожа.
Иногда, размышлял Гедди, полковник ему явно не нравился, однако случалось, в противовес неприязни к человеческим отбросам Арнолд глубоко, искренне сочувствовал Брантону — ведь тот был когда-то порядочным человеком, просто сбился с пути. Джон себялюбив и жадноват — но был таким не всегда, а перемениться к худшему его по большей части вынудили.
— Итак, что привело тебя ко мне? — спросил Брантон, не оборачиваясь от буфета. — Боже, — кивнул он в сторону окна, — взгляни на этот сад! Платишь смотрителю целое состояние, а он только и делает, что курит в теплице. У моего отца на клумбах не было ни травинки и все лошади лоснились. — Он повернулся к Арнолду, улыбнулся и тень давно прошедшей юности мелькнула на его лице. — Вот так проходит все земное… Ну давай, выкладывай свои дурные вести. Или изменишь себе и поведаешь что-нибудь хорошее?
— Увы, нет. Речь пойдет о Саре.
— О Саре? — Брантон озадаченно поднял брови.
— Твоей дочери Саре. Или сестре Луизе.
— А-а… — Полковник сел на стол, пригубил виски и спросил: — Что она натворила или, наоборот, не сделала? А может, случай настолько серьезный, что придется пролить крокодиловы слезы? Изобразить скорбь и прочее?
Такой отклик Гедди не удивил. Стряпчий пожал плечами: «Нет, все не так просто. Ее угораздило забеременеть, и она сбежала из монастыря».
Брантон медленно покачал головой: «Согласись, это материнская кровь. Ладно, рассказывай по порядку».
Гедди передал ему содержание двух телефонных разговоров с отцом Домиником, а закончил так: «Наконец она сама позвонила настоятельнице, сказала, что здорова и в надежных руках, но где — не уточнила. Ты, естественно, должен обо всем этом знать».
— Почему «естественно»? — В душе Брантона по-прежнему ничто не шевельнулось. — Согласно юридической точке зрения, но никак не «естественно». Из соображений, давно устаревших, я дал ее матери свою фамилию, отпраздновал свадьбу по всем правилам, хорошо содержал жену. Где теперь эти деньги? М-да… Но в мужестве Саре не откажешь — надо же, удрала из монастыря. Да еще и забеременела. Что ж… все это гены. Ее мать могла лечь в постель с кем угодно, лишь бы это было ей на руку. Даже с Джорджио. Кстати, ему крышка. Несколько лет назад он хлебнул лишнего и слетел на хозяйском «Мерседесе» с дороги. — Джон ухмыльнулся. — Наверно, потому, что презирал «Мерседесы». Джорджио стоял только за «Роллс-Ройс». В общем, Сара — не моя забота. Что, цинично рассуждаю?
— Нет, на другое я и не рассчитывал. Но рассказать о случившемся — мой долг. Я же твой поверенный.
— Конечно, и спасибо тебе, Арнолд. Беллмастер знает? Она все же его дочь. Может быть, он о ней и позаботится? Из сострадания. Впрочем, вряд ли. Он такой же бесчувственный, как и я.
— Я пытался связаться с ним. Но он за границей. Пришлось оставить у секретаря записку.