Солнце стояло высоко, и кругом не было ни клочка тени. В палатке – сущая баня. Она не была рассчитана на подобную погоду: ее конструировали для завершающего штурма. Палатка для марша, оснащенная всеми удобствами, о которых может только мечтать путешественник – вентиляторы, сетки от мух, высокие стойки, – не нашла себе применения. Нет, это была отличная палатка, но когда мы на пробу установили ее в саду в Кабуле, то убедились, что брать ее с собой – значит тратить большую часть суток на свертывание и развертывание лагеря.
Мы махнули рукой на палатку, укрепили на ледорубах спальные мешки и устроились в их скудной тени. Наших сил хватило лишь на то, чтобы лежа пить чай и грызть мятные пряники. Хью позеленел.
– Мало мне живота, так еще, голова раскалывается, – сказал он.
– Из твоей головы хоть кровь не идет. – Я как раз перебинтовывал ноги; эта процедура повторялась два раза в день и с каждым разом становилась все менее приятной: хватит ли бинтов до конца путешествия?
– А мой понос не хуже твоего, – добавил я.
Абдул Гхияз сообщил, что решил начисто отказаться от восхождений.
– У меня тоже головная боль, – сказал он. – И кроме того, – большая семья.
Я горячо сочувствовал ему. В моей голове все утро роились сходные мысли.
Полное отсутствие каких-либо намеков на уют и мрачная беседа, слушая которую можно было принять нас за трех престарелых ипохондриков, совершенно отбили у меня охоту спать. Отдохнув, я до самого вечера бродил по плато, отшагал не один километр, даже поднялся снова к верхнему озеру и прилег возле него, чуть не поддавшись искушению напиться. Возле берега в воде торчали ребристые камни. За ними в льдисто-зеленой толще плавали необычные рыбы – словно коричневые палочки с меховым воротником.
Помимо вездесущих примул, я нашел золотистые ранункулы и потенциллы, голубые непеты, а также розовый и желтый рододендрон. Жужжали пчелы, порхали маленькие бабочки цвета слоновой кости, с серыми пятнышками. В небе уныло кричали альпийские галки. Носились стаи небольших пестрых птиц, напоминающих дрозда, а возле зубчатых скал по соседству с «сыном» Мир Самира кружил одинокий орел.
Около семи часов солнце ушло за край плато, и Мир Самир окутался облаками. Мы хорошо пообедали: съели суп, шоколад, варенье, выпили кофе – и втиснулись в палатку. Она была так мала, что Абдул Гхиязу пришлось спать на «улице». В арктическом спальном мешке, который делал его похожим на куколку фантастического насекомого, он устроился не хуже, а даже лучше нас. Прежде чем лезть в мешок, Абдул заставил нас вооружиться ножами и ледорубами.
– От волков.
– Вздор какой-то, – сказал я Хью. – Мы же в палатке, нам нечего бояться…
Как и все мои ночи в обществе Хью, эта была довольно беспокойной. Маленькая палатка плотно облегала нас, и трудно было не потревожить соседа, совершая очередной бросок за ближайший камень. И всякий раз Абдул выскакивал из спального мешка, держа наготове ледоруб.
Сидя на морозе на корточках и слушая завывание ветра на склонах, было легко понять страхи Абдула Гхияза.
Утром я пожаловался Хью на беспокойную ночь. Он удивился:
– Когда я вставал, ты спал как убитый.
– Ничего подобного! Я только делал вид, чтобы не огорчать тебя. А вот ты действительно спал, я сам слышал, как ты храпел.
– Да я глаз не сомкнул!
То ли от недостатка, то ли от избытка сна – во всяком случае, встали мы слишком поздно, часы показывали половину шестого, когда мы, наконец, вышли в путь. Следовало выйти минимум на час раньше: накануне мы убедились, что после одиннадцати становится слишком жарко, чтобы бродить по горам, разведывая подходы к вершинам.