– Вчера весь вечер я была как в тумане. Голова словно налита свинцом, не хватало воздуха, и врач, посетивший меня вечером, предложил абсолютный покой.
– Значит… – делая встревоженное лицо, поднялся я с места.
– Нет, нет! – остановила она. – Это прописано было только на один вечер. Сегодня я здорова и с удовольствием выпью с вами чашку кофе и съем первый со вчерашнего дня сандвич.
Я сочувственно покачал головой, вспоминая, как эта «больная» с наслаждением уписывала вчера со своими «врачами» ужин, запивая его чаем и вином.
– Ваша Зося тоже выглядит больной, – сказал я, – что с нею?
Мистрис Барк глянула на меня, улыбнулась и, забывая роль больной, сказала небрежно:
– Эта болезнь называется влюбленностью. Излечивают ее не доктора, а сами больные своими средствами, – при этих словах она наблюдающе скользнула по мне взглядом. Я сделал глуповато-растерянное лицо и недоумевающе посмотрел на нее.
– Однако кофе готов, – сказала Барк, – и никакая любовь в мире не помешает нам его выпить.
Она позвонила. В коридоре послышались шаги. Мистрис Барк откинулась еще глубже к спинке софы, и ее локоть коснулся моего плеча.
– Мой дорогой друг, я была уверена, что вы посетите меня. Ваша забота, ваше внимание дороги мне, – тихо, но так, чтобы слова ее были слышны за дверью, произнесла Барк.
– Войдите, Зося! Я же слышу, как вы замерли у порога, – спокойно и негромко сказала она.
Я боялся, что девушка не сумеет скрыть своей ненависти к хозяйке.
– Я ждала разрешения, – просто ответила Зося.
– Кофе и вина! Откройте, моя малютка, бутылку испанского золотистого «Санта Круц». Мне хочется поправиться и вместе с тем чокнуться с вами, мой дорогой друг и исцелитель, – поднимая на меня глаза, сказала Барк.
– Сейчас исполню, – тихо ответила Зося.
– Дорогая госпожа Барк! На этих днях я на три-четыре дня улетаю в Закавказье, буду и в Баку. Разрешите мне привести вам банку самой лучшей икры, какая только найдется на промыслах Азербайджана? Вино и икра исцелят вас от всех болезней.
– Спасибо. Я очень люблю икру, а вы, русские, умеете особенно хорошо приготовлять ее.
В комнату вошла Зося, держа на подносе откупоренную бутылку вина и два хрустальных, отливавших зеленым и синим цветом, фужера.
– И все же мне грустно слышать, что вы уезжаете… Мне будет недоставать вас… Я очень привыкла к вам, – задумчиво произнесла Барк, успевая из-под ресниц глянуть на молча стоявшую возле нас Зосю.
– Почему же два бокала? – словно спохватившись, сказала она. – Зосенька, дитя мое, вы должны, вы просто обязаны выпить вместе с нами за моего исцелителя, – указывая на меня глазами, сказала госпожа Барк.
– Это не принято… Я не смею… – тихо проговорила девушка, отступая назад.
– Глупости, Зося, забудем условности этикета и выпьем за нашего общего друга, – очень мягко, с еле уловимой иронией, произнесла Барк.
Боясь, чтобы девушка не сделала неосторожного шага, я поднял бокал и твердо сказал:
– Выпьем, Зося! Вино чудесное, и его стоит выпить.
– Хорошо, – сказала она и, достав третий фужер, наполнила и его пенящейся влагой…
– За исцелителя и друга! – чокаясь, сказала Барк.
– За избавителя и друга! – тихо повторила Зося, и по ее дрогнувшим ресницам и вспыхнувшему лицу я понял, что она не случайно заменила одно слово другим.
Когда девушка вышла, Барк, наклонившись ко мне, улыбаясь спросила:
– А вы знаете, почему так странно держится эта малютка?
– Нет!
– Она ревнует вас ко мне… Потому что она влюбилась в вас. Это немножко забавляет меня… Что вы так удивлены, разве вы не знали этого?
– Не знал… хотя это приятное открытие.