Идя по теневой стороне улицы, я свернул в аллею и, пройдя шагов сорок, вдруг вошел в тесно сросшиеся кусты. Прошло минуты три. Никого не было. Я уже хотел вылезти из кустов, как вдруг услышал торопливые шаги и чей-то возбужденный шепот. Я затаил дыхание и приник к ветвям…
– По-моему, это был он, – сказал чей-то голос, и мимо меня в темноте аллеи промелькнули два бегущих человека.
– А не ошибаешься?.. – донеслось до меня. Я недвижно сидел между кустов, проклиная моих неудачливых филеров за эту неожиданную задержку. Прошло еще минуты две, и я снова услышал шаги с той стороны, куда пронеслись мои преследователи. На этот раз шаги были спокойней, и голоса людей звучали иначе, чем две минуты назад.
– Я же говорил тебе, что ты ошибся. Никуда они в это время не ходят, да еще из этой калитки и пешком… Что, у них своей машины нет, что ли?
– Уж очень похоже показалось… – смущенно ответил второй. Оба говорили по-персидски, но с южным, похожим на афганский, акцентом. Они прошли мимо меня, причем один из них впопыхах чуть не налетел на куст, под которым сидел я.
– Ну и темень!.. Глаз можно выколоть, как в лесу… – пробормотал он.
– Вот почему тебе и померещилось бог знает что, – ответил другой.
Их шаги затихли, и в аллее снова воцарилась тишина. Переждав несколько минут, я выполз из-под своего укрытия и, разминая затекшие члены, пригибаясь к деревьям и кустам, выбрался в боковой переулок, по которому вышел к Тавризской улице. Сев в проходящее такси, я велел везти себя к Майдану, оттуда переулками вышел к углу улицы, где жила Эвелина Барк, и увидел маленький домик, о котором говорил Сеоев. Пройдя грязный слабо освещенный двор, я вошел в соседний сад и, стараясь не попасть в полосы света, падавшие из окна, добрался до дома мистрис Барк. Впереди, под спетом ослепительно горевших электрических фонарей, были видны пешеходы. У подъезда горячо жестикулировал в своей опереточной форме швейцар, убеждая в чем-то одетого в передник и белый колпак кухонного слугу. Блеснув фарами, прогудела машина за оградой, вдоль двора прошла женщина с ребенком… Вот и черный ход. Я проскользнул в полуоткрытые двери и, держась за перила, сделал один-два шага, как кто-то схватил меня за руку, и я услышал тихий, умоляющий голос Зоси:
– Как вы решились?.. Неужели вы не понимаете, что я не хочу быть игрушкой в ваших отношениях с другими?
– Зося! – прервал я ее. – Дайте только объяснить вам всю подлую интригу вашей хозяйки, и вы через минуту поймете…
– Нет, нет! Я боюсь ваших слов. Вы заговорите ими меня…
– Разве вы не почувствуете лжи, если она будет у меня? Всем сердцем, всей душой вы заметите ее, но я чист перед вами, Зося.
– Хорошо, но не здесь… тут опасно… идемте ко мне. Госпожи Барк нет дома… Она вернется к одиннадцати часам. Идемте, но только на пять минут, не больше, – несвязно шепча эти слова, она тянула меня за собой. – Идите и помните, что у вас всего пять минут…
– О, мне довольно и двух, – сказал я, входя в маленькую, скромно убранную комнату.
Столик, два стула, обитый ситцем диванчик, маленький ковер на полу, зеркало и довольно высокая цветная ширма с аистами, за нею кровать – вот все убранство, которое было здесь, если не считать католического распятия да нескольких фотографий на стенах. Окно во двор было полуоткрыто, и ночной ветерок пробегал по комнате.
– Зосенька, затяните шторою окно, – сказал я.
Девушка взглянула на меня, потом утвердительно кивнула и закрыла штору.
– Далеко комната госпожи Барк?
– Нет, она рядом… За стеной кабинет, дальше спальня, в которой вы так успешно лечили ее, и затем гостиная, – зло сказала Зося. – Но зачем вам знать расположение нашей квартиры?
– Может пригодиться, девочка, а теперь слушайте и, если вы заметите хоть один звук фальши, хоть одно слово лжи, прервите меня, и я сейчас же уйду отсюда.