Солдатишки с ним носятся. Он, видать, у них за главного.
В самом воздухе душного зала носилась опасность раскола, знакомого Корнилову по недолгим дням в столице. Словами Рут-тера солдаты угрожали офицерам оставить их без своей поддержки. Генерал Алексеев, завесившись усами и очками, сидел в президиуме со своим невозмутимым видом. Однако мозг его работал бешено. На следующее утро весь офицерский съезд отправился в солдатские казармы. Впереди вышагивали генералы. Возглавлял небывалое шествие сам Алексеев. Из длинных приземистых казарм высыпали изумленные солдаты. Офицерская толпа остановилась. Генерал Алексеев снял фуражку и низко, в пояс, поклонился. Он польстил солдатам, назвав их «великим русским воинством». Каждый честный гражданин России, продолжал он, должен забыть о собственных интересах и все силы отдать изнемогавшему Отечеству. Вчерашний Руттер, осклабившись, широко раскрыл объятия. Солдат и генерал трижды крест-накрест, словно на Пасху, облобызались. Низенький Алексеев, слегка помятый, поправлял очки.
Генерал Крымов всю эту алексеевскую затею назвал спектаклем. Заигрыванием дисциплины не поправишь. Разгорячившись, он обрушил на Корнилова целый ворох своих планов. Он весь кипел, ему спокойно не сиделось. Не поцелуйчиками следовало завоевывать солдат, а большой идеей, которая проникла бы в самую душу каждого русского человека. Тогда солдаты сами потянутся к офицерам, как к своим командирам-предводителям. Им тогда потребуются настоящие военачальники. И о раздорах будет немедленно забыто. Все эти Нахамкесы и Гиммеры, Гучковы и Милюковы тогда костей не соберут (кстати, этот Руттер – тоже. Дешевенький болтун, как и прощелыга Керенский). Пока же… Пока что у Крымова был продуман свой план действий.На его взгляд, разложение армии зашло слишком далеко. Настоящий «антонов огонь». Лечиться на ходу? Сомнительно, черт побери. Всерьез об этом может рассуждать лишь лизоблюд Брусилов. Генерал Крымов предлагал серией неподозрительных маневров передислоцировать 3-й Конный корпус поближе к Киеву. Да, Киев, «матерь городов русских», должен стать центром русского национального оздоровления. Он предполагал неистовую ярость ненавистников России. Еще бы! Столько сделано, столько развалено – и вдруг… оздоровление! Снова да ладом? Нет, они взъярятся и накинутся, как бешеные псы. Крымов предлагал с боями отходить в глубь России. Слава Богу, есть куда! А тем временем ковать, ковать, ковать! В окончательной победе он не сомневался. У него, хахакнул он, покачиваясь на расставленных ногах, уже заблаговременно заготовлен списочек. Какой? А всех господ, которым место на осине!
– Лавр Егорыч, сейчас многое зависит от тебя. Я на знамя не гожусь. Честно признаюсь. Ты – другое дело. Я и в Петрограде всем указывал на тебя.
Вот он всегда такой. Отличный генерал, однако горяч настолько, что необходимо постоянно остужать. Не приведи Господь – сорвется. Беды наделает – не расхлебать.
Однако попробуй остуди его!
– У-див-ляюсь, ваше превосходительство! – немедленно взор вался он. – В газеты изволите заглядывать? Что же это такое? Это где же мы живем? Если, значит, я болею за Россию, если я больше не могу глядеть на весь этот бардак, выходит, я послед няя сволочь? Как же это понимать прикажете? И не надо меня останавливать, не надо утешать… слава Богу, не маленький. До чего же мы дожили, до чего докатились? Мне, мне, мне, русскому генералу, запрещено любить Россию! Нелепый сон! Кошмар-р! Волосы дыбом! – Он вдруг застучал кулаком в ладонь. – Ну уж не-ет! Можете меня повесить, сволочи, но я вам и из петли буду орать: я русский, русский, русский!
Лавр Георгиевич терпеливо пережидал. Он знал: Крымову необходимо «сбросить пар».