Приняв судок, Чхеидзе тоже вобрал носом ароматный пар, взял ложку и, хлебая, продолжал слушать, что там выкрикивает с трибуны раскосмаченный.
Лавр Георгиевич стал искать глазами военного министра и не нашел. Гучков сумел незаметно скрыться.
«Балаган… Кабак!» – возмутился Корнилов и стал выбираться из переполненного зала.
Инженер Завойко искренне жалел Корнилова. На плечи командующего столичным округом свалилась тяжесть неподъемная. Политик никак не мог убить в нем генерала.
В политике, особенно в большой политике, полагалось провозглашать одно, однако поступать совершенно по-другому. Политик профессиональный лжет и лицемерит легко, небрежно, как и дышит, не сморгнув глазом. Как раз эти качества не давалисьгенералу. Он испытывал отвращение ко всякому, кто легко перерождался, перестраивая свои убеждения в угоду обстоятельствам. Сколько же выявилось бессовестных приспособленцев, хулящих ныне то, чему еще так недавно они поклонялись!
В меру своих сил инженер помогал Корнилову и с удовольствием стал ощущать, что сделался ему необходимым.
2 апреля, в начале дня, инженер Завойко появился в генеральском кабинете и положил на стол свежую листовку. Он только что на Невском купил ее у мальчишки газетчика. Лицо инженера светилось невысказанным торжеством.
Лавр Георгиевич опустил лицо и стал читать: «ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО БОЛЬШЕВИКАМ СОВЕТА ПЕТРОГРАДСКИХ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ». Не удержавшись, он глянул на оборот листовки и увидел подпись Пуришкевича. Знаменитая фамилия! Отвечая на его безмолвный вопрос, Завойко утвердительно кивнул: да-да, тот самый…
Владимир Митрофанович Пуришкевич, убийца Распутина, слыл в России главным юдофобом и непримиримым обличителем еврейства. Выходец из Бессарабии, из самой сердцевины пресловутой «черты оседлости», он собственными глазами видел, как тонко и искусно вздымался «девятый вал местечкового возмущения». После первого антирусского восстания в 1905 году («первая русская революция») Пуришкевич создал и возглавил «Союз Михаила Архангела». Он уверенно владел пером и в своих статьях возмущался наигранной истерикой всевозможных «прогрессистов», просвещая ленивого российского обывателя насчет долголетней настойчивой работы террористов-революционеров.
Став депутатом Государственной думы, Владимир Митрофанович своими обличительными выступлениями с трибуны заслужил как восторженное почитание одних, так и лютую ненависть других.
Однажды, получив слово, он вышел перед залом и сделал знак думским приставам. Двое приставов поднялись к нему. Он вручил им длинную ленту черного цвета и попросил растянуть ее поперек зала. Лента протянулась от стены до стены. Депутаты увидели сплошную череду фотографий, наклеенных на ленту. С высоты трибуны Пуришкевич объявил, что народные избранники видят своими глазами портреты жертв так называемого «освободительного движения». За последние годы от бомб, пуль и кинжалов террористов погибло более 20 тысяч человек. При этом не следует забывать, что злоумышленниками убиваются, как правило, самые выдающиеся деятели России.
Не ограничившись демонстрацией в зале Думы, Владимир Митрофанович составил и издал несколько томов под общим названием «Книга Русской Скорби». Оформить это памятное издание взялся замечательный русский художник Виктор Васнецов.
Пуришкевич, пожалуй, первым из политических деятелей новой России указал на опасность большевизма. Активную и бесцеремонную деятельность недавно возникшего Совета он связывал с замыслами большевиков на захват власти во взбаламученной России.
Листовка, которую Завойко положил перед Корниловым, являлась как бы звоном колокола, оповещавшим о надвигавшейся беде.