Во всех без исключения газетах разнузданная солдатня льстиво именовалась «сторожевыми псами революции». Попробуй-ка после этого подать им команду командирским зычным голосом!
Тыловое разложение достигло крайнего предела, и Корнилов намеревался об этом говорить…
Автомобиль подъехал к Зимнему дворцу со стороны Кавалергардского крыльца. Адъютант, полковник Плетнев, выскочил первым и ждал на нижней ступеньке лестницы. Он стал подниматься за Корниловым на шаг позади.
Внизу к подъезду подкатил еще автомобиль. Полковник Плетнев стал изумленно пучить глаза. Лавр Георгиевич не удержался и оглянулся сверху. В подъехавшем автомобиле на коленях у рыжего солдата с винтовкой сидел жгучий кавказец с усами. Солдат баюкал кавказца, словно великовозрастного капризного ребенка. Кавказец слез с колен и стал выбираться из машины. Это был Чхеидзе, один из главарей Петроградского Совета депутатов. Он, как и все новые властители России, панически боялся покушений.
Малахитовый зал был переполнен и гудел. Многолюдье поразило Корнилова. Царила какая-то базарная, совсем не правительственная толчея. Неужели все это министры? Сколько же их? Потом он узнал, что приглашены и члены Исполкома Совета. Ах, новая власть? Очень любопытно! Перед ним мелькали тусклые, невыразительные лица – ни на одном не останавливался взгляд. Сплошь серое беспокойное пятно… Но нет, вот и знакомые фигуры: сблизив головы и разговаривая на ходу, проплыли белый как лунь Милюков и полнокровный, с короткой шеей Гучков, военный министр. Перед ними расступались – деятели, известные на всю Россию еще с думских времен.
Стремительно, как бы рассекая выставленным плечом податливую толпу, промчался крайне нервный господин, в котором все было торчком: короткие волосы, зрачки, вздернутые плечи. Одетон был в нерусский френч и кожаные краги. За ним гнался могучий матрос с бутылкой молока. Убегая от матроса, нелепый господин сердито оборачивал потное мясистое лицо и ругался… Лавр Георгиевич признал знаменитого адвоката Керенского. После удаления почки врачи прописали Керенскому свежее молоко. Матрос был приставлен напоминать ему о времени питья.
Заседание открыл невысокий рыжеватый человек с профессорской бородкой – князь Львов, известный земский деятель. Люди стали тыкаться на свободные места, гул в зале постепенно стих.
Новые власти объявили об очередном сокращении хлебного пайка. Предполагалось введение карточек – пока на мясо. Перебои с продовольствием продолжали волновать рабочие окраины столицы. Следовало принять меры, чтобы предотвратить взрыв народного гнева. Следующий оратор потребовал от правительства внимания к солдаткам и вдовам погибших на фронтах. Он предлагал незамедлительно вотировать увеличение денежного пайка до 20 рублей на каждую осиротевшую семью. Князь Львов хотел голосовать, как вдруг на трибуну выскочил раскосмаченный человек и пылко потребовал декрета: уравнять в правах гражданских жен с законными… Лавр Георгиевич стал с беспокойством ерзать. Ну а война-то?.. Армия? Неужели позабыли? Пора бы дойти очереди и до военных дел.
Дверь в зал внезапно распахнулась – как видно, от удара ногой. Напряженно балансируя подносом, показался солдат, на коленях которого приехал Чхеидзе. Солдат оказался тоже кавказцем, только совсем белесым, почти рыжим. Не обращая внимания на сидевших в зале, он бережно нес поднос с тремя судками. Лавр Георгиевич остолбенел. Однако, кроме него, солдата никто не замечал, все продолжали слушать раскосмаченного человека. Солдат пробрался к Чхеидзе и стал снимать судки. Он открыл крышку и понюхал. «Ешь!» – приказал он своему начальнику.