Девица только раз взглянула на него прямо - и чуток зарделась. Но не так уж она была молода - лет двадцати шести. Когда вернулись к окну передохнуть, разговорились.
– Первый раз в деревне, - признался Алеша, - а то все в городе.
– В Оренбурге?
– В Москве-матушке. Вы кто по профессии, Надя?
– На ферме работаю. А вы кто?
– Я деньги делаю из людского горя. Предприниматель.
Надя взглянула на него повнимательнее, краска на щеках пуще проступила. Алеша решил, что первая часть знакомства затянулась.
– Хорошо бы немного погулять, Надя. Это же моя давняя мечта. Ночное приволье, река, звезды, лесные чудища гукают.
– Идите погуляйте.
– Один боюсь.
– Вы со мной хотите погулять?
– Конечно, Надя.
– А разве потанцевать еще вы не хотите?
– Боже мой, да я уже на две жизни вперед натанцевался дома. Два раза ногу ломал на танцах. Я только из-за вас остался.
– Из-за меня?
– Увидел, какая вы одинокая и красивая, не смог уйти.
– А если у меня муж есть?
Алеша нашелся и тут:
– Его можно взять с собой.
Больше она не смогла сопротивляться укоряющему блеску его ярких глаз. Через трясущийся зал прошли, как сквозь строй. Пока брели по слабо освещенным улицам, Алеша болтал без умолку, и Надя поддерживала разговор завлекающим смехом, но едва очутились за околицей, оба замолчали и как-то враз тяжело задышали. Сквозь тьму Алеша пытался высмотреть подходящее местечко для скорейшего осуществления коварного любовного замысла. Поздний июльский вечер, насыщенный влажной истомой, ему благоприятствовал. Когда он на колдобинах деликатно поддерживал спутницу под локоток, она вздрагивала, словно от укола булавкой. Пора приступать, подумал Алеша, а то так дуриком до Москвы допехаем. Как раз они выбрались на бережок вяло текущей в темноте реки. От воды снизу отсвечивало лунной изморосью.
– Присядем! - позвал Алеша, картинно, как это всегда делали славные простые парни в кино, бросив на траву кожаную куртку. Со вздохом, как со всхлипом, Надя покорно опустилась на землю.
С этого мгновения завязалась меж ними нешуточная схватка, которая продолжалась, может, час, а может, и два и проходила в полном молчании, нарушаемом лишь сопением да вскриками. Легкая победа Алеше не удалась. Только потянувшись с поцелуйчиком, он получил такой толчок в грудь, от которого едва не укатился в воду. Тогда он приступил к методичной осаде, действуя руками, ногами, зубами одновременно. Но запас яростного сопротивления у Нади был неиссякаем. От места первоначального объятия они отползли по берегу метров на двадцать, кувыркаясь и свирепея, не ведая передышки, увлеченные борьбой, как мороком. Несколько раз Алеша с такой силой выламывал ей руку, что даль оглашалась диким воплем. Надя в долгу не осталась и пару раз удачно лягнула его коленкой в пах. Оба вывалялись в глине до макушек, и наконец Алеша рванул на ней платье и обнажил девушку до пупа. Это его немного успокоило. Он ее отпустил, сел и отдышался:
– Не хотел тебя насиловать, дуру, - сказал он, - а надо бы для урока.
– Скажи уж, не смог, - хихикнула она. Звук шел будто прямо у нее из ребер. Алеша поднялся и пошел искать куртку. Надя поплелась за ним, как побитая собачонка. По дороге в деревню он сделал еще несколько попыток к ней подступиться, но это были жалкие потуги, как отзвуки дальнего грома после грозы, отчасти и успокаивающие. Надя это тоже понимала и отбивалась без прежнего остервенения. Она проводила его до гостиницы, хотя он ее об этом не просил. Все-таки на прощание поинтересовался:
– Скажи, пожалуйста, зачем ты устроила весь этот цирк?
– Какой цирк?
– Не будь курвой, ответь.
– Как же можно сразу так, с налета. Ты сам что обо мне подумаешь?
– Это все?
– Нуда, это у вас в Москве принято так нахрапом…
Со злобой он ее оборвал:
– Заткнись, что ты знаешь про Москву!
– Да уж знаю.