Можете взять с собой. Но потом прошу вернуть – я привык ездить в ней в Будапешт…
– В первую неделю каждого третьего месяца. Мачаи улыбнулся.
– Почти угадали. Словом, раз в три месяца. Тоот поблагодарил за рубашку.
– Вы ведь полицейский, не так ли? Теперь Тооту пришел черед удивляться.
– С чего вы взяли?
– Много расспрашиваете. О таких вещах, которые обыкновенных людей не интересуют. Скажем, такого, как я.
– Так как вы здесь выдерживаете?
– Хорошо. Знаете, в свое время, когда я работал в Будапеште, я насочинял много всяких теорий (разумеется, в рабочее время) и пришел к тому, что самыми удачливыми и счастливыми бывают верующие люди. Тут я имею в виду не только религию, а всю систему мышления. Такого человека вера питает, помогает преодолевать всевозможные трудности и дает ему постоянную цель. На второе место я ставлю людей, которые охвачены какой-то сильной страстью. Она может быть самой различной: строительство моста, воспитание детей, жажда власти. Эти люди, по сути дела, живут во имя одной своей страсти и цепляются за счастье обеими руками. Но большинство людей – и не верующие, и не одержимые страстью поначалу чувствуют себя хорошо в тепле, потом им это надоедает и хочется немного прохлады. После холода им вновь необходимо тепло, после сладкого – соленое, а после соленого – сладкое. Так и проходит вся их жизнь без настоящего интереса… Наконец, есть еще один тип: полусчастливые; они вполне выдерживают одиночество… К таким я и отношусь.
Он замолчал, словно смущенный своей пространной речью.
– И почему же вы бросили работу?
– Надоело сидеть на одном месте. У меня начала болеть поясница, на нервной почве испортился желудок. Не хватало движения. Вы знаете, если кто-то становится интеллектуалом, то он перестает быть биологическим существом. Раз и навсегда. Вглядитесь как-нибудь в лицо пятидесятилетнего служащего и в лицо крестьянина того же возраста. У крестьянина лицо еще сохраняет все человеческие признаки, а у чиновника на лице написано, сколько раз за тридцать лет ему приходилось молча проглатывать то одно, то другое. Но только, видите ли, у пас, если кто получил образование, уже не хочет заниматься физическим трудом, это означает, что он уже поднялся на нижнюю ступеньку иерархической лестницы. А я ушел от всякой иерархии. Работаю сам на себя.
Мачаи отер рукой рот и сложил свой перочинный ножик. Тоот поежился, почувствовав, как холодно в доме.
– Какая здесь зима? Мачаи улыбнулся и ответил:
– Долгая. Но тогда я по большей части сплю. Ложусь в семь часов вечера и сплю, до восьми-девяти часов следующего дня. И зимой сплю все больше и больше. Однажды я решил, что буду жить по-медвежьи. В последний месяц, скажем, с начала ноября, я обычно ем вдвое больше, а потом, в начале декабря, закладываюсь и до середины марта практически только сплю.
– Это вы серьезно?
– Вполне!
Мачаи встал и достал из кухонного шкафа большую бутыль вина с защелкивающейся пробкой.
– Вина выпьете?
Тоот отрицательно покачал головой и спросил:
– А как у вас с женщинами? Мне кажется, они вас не обходят стороной, о чем свидетельствуют многочисленные окурки со следами губной помады, – и Тоот показал на консервную банку, выполнявшую роль пепельницы.
Мачаи покраснел, но сразу же ответил:
– Куда там! Это из винозакупочного треста была одна особа по официальному делу. Когда же у меня появляется потребность в женщине – а это бывает теперь довольно-таки редко, – я не бегаю за местными бабенками, а выбираюсь в Будапешт и там «арендую» себе подходящую. Но, пожалуй, вскоре я покончу и с этой практикой – цены очень возросли.
– Каково ваше мнение о Шандоре Варге? Мачаи сжал губы.