Через несколько секунд боль стала вялой, словно рой диких пчел окурили дымом, они еще жалили, но уже вяло и все реже и реже. Еще через минуту боль ушла совсем.
— Ну, а теперь посмотрим, не зря ли я все это затеял, — прохрипел Посвященный.
Он испытывал непреодолимую потребность говорить сам с собой.
Конверт с цифрой семь лежал на столике рядом со шприцами.
— Куда эта тупая медицинская железяка дела мою ногу? Где-то должен быть контейнер для мусора.
Контейнером служил прозрачный цилиндр под капсулой. Отрезанная нога после операции имела почему-то розовый, очень здоровый вид.
Посвященный вскрыл конверт и положил большой палец правой руки на сканер карточки. Несколько секунд ничего не происходило. Затем по ноге в контейнере пошли лиловые пятна. Начали проступать багровые разводы, придавая обрубку вид грязного мрамора. Разложение сделало ногу рыхлой, куски мяса отваливались от кости, брызгая гноем на прозрачный пластик. Посвященный подполз поближе, ему показалось, что он увидел блеск «жучка». Неожиданно выше колена начала образовываться опухоль, она стремительно росла и взорвалась, разнеся вдребезги контейнер.
Осколки пластика и гнилые ошметки покрыли стены кабинета. Посвященного отбросило ударной волной и сильно ударило о противоположную стену. В лице застряло несколько осколков, в левой руке глубоко увяз осколок кости.
— Ну что же, Магистр, — прошептал Посвященный. — Я в вас не ошибся. И теперь у меня появилась надежда, что ваши действия можно предугадать.
Посвященный подполз к столику, пинцетом вытащил осколки и ввел сыворотку.
— Теперь немного отдышаться, и приступим ко второй части моего плана.
— Ба! Да это же Гоген! — завопила пухлая девица, оторвавшись от бокала с мартини. — Вернулся мой неутомимый ящер. Наверное, для того, чтобы вернуть должок в три кредита с прошлого месяца.
В баре с наступлением вечера царило оживление. Дым от местной травы стелился по столикам, гремели кружки. Народ отмечал уходящую вольность. Скоро полиция станет наводить здесь порядок. Ночным феям раздадут номера и заставят проходить плановые медосмотры, а продавцам травы придется учиться конспирации.
Завсегдатаи бара давно знали Гогена, и большей части из них он был должен деньги.
— Нахальства тебе не занимать, — буркнул бармен, пожилой ветеран-пехотинец. — И не надейся получить выпивку в долг. Разве что найдешь очередного крестьянина, падкого на твои россказни о войне.
— Я тоже очень рад вас видеть, — иронично хмыкнул Гоген. — Так хотите вы вернуть свои деньги или нет?
— Так мы тебе и поверили. Откуда у тебя деньги? — девица приложилась к бокалу. — Наш профсоюз постановил не оказывать тебе услуг в долг.
— А где же ваша вера в человечество? Где христианское милосердие, в конце концов? — изящным жестам Гогена позавидовал бы и Цицерон.
— Тьфу ты, — сплюнул бармен. — Ящерица вещает о вере в человечество, еще и Господа приплел не к месту. Не доводи до греха, уходи.
— Я, конечно, могу уйти, — обиделся Гоген. — Ну, хоть подскажите, где я смогу потратить вот эти деньги…
На свет появилась тугая пачка новеньких хрустящих кредиток.
— Марта! — завопил бармен, захлебываясь слюной. — Быстро капсулу лучшего энергетика господину Древнему!
Очень скоро Гоген восседал во главе стола, в окружении ночных фей, мановением лапы дирижируя бегающими официантками. Вечер начинался замечательно, и пачка кредиток под панцирем обещала еще огромное количество удовольствий.
Коммуникатор настойчиво трезвонил уже минут пять. Гогену очень не хотелось отрываться от округлых прелестей молоденькой феи, но, то ли любопытство, то ли совесть, что-то заставило его ответить на звонок.
В дымной полутьме бара всплыло маленькое изображение Спекина.