Вербовщики, чтобы поймать доверчивых жаворонков в свои сети, пользовались всеми возможными приманками — этому служили и жирная дичь в рационе, и кувшины, полные сидра, и бутылки с вином и старой французской водкой, и обещания полных кошельков.
Приход в казарму сразу же клал конец этим сладостным иллюзиям: строгая дисциплина, тяжелые упражнения, утомительные работы по наряду и, особенно, жестокие наказания за всякую провинность часто заставляли новобранцев горько сожалеть о своей прежней, навсегда ушедшей благополучной жизни. Но таково свойство военной карьеры: несмотря на все лишения и невзгоды, молодые солдаты скоро привыкали к новому быту и становились такими же гордыми своим мундиром воинами, как и их предшественники.
Фанфан вместе со многими другими юношами вошел в зал корчмы вслед за кортежем. Увидев мундиры, почти все посетители — любители выпить — встали. Бравый Вояка, который тоже сидел там в компании с двумя арендаторами, узнал вербовщика и издал радостный крик.
— Господа! — торжественно провозгласил старый солдат. — Я хочу вам представить сержанта Ля-Рамэ, лучшего вербовщика рекрутов в войсках его Величества!
— О, да это сам Бравый Вояка, знаменитый мастер военного дела, дуэлей и битв! — радостно вскричал Ля-Рамэ.
Заядлый фехтовальщик еще не утратил известности во всей французской армии. И, крепко, дружески пожимая и тряся его руку, вербовщик сказал:
— Ты только подумай! Вот не ожидал тебя здесь встретить!
И оба старых солдата сообща принялись уговаривать идти в солдаты Жана-Мари, толстого парня, который уже приобрел печальную известность на празднике в истории с шестом, когда он так распотешил всех присутствующих. Тот сопротивлялся обоим военным, старавшимся вытащить его на середину зала, подталкивая легкими тумаками.
— Ну, иди сюда, — твердил сержант Ля-Рамэ, — и вообще, пойдем с нами. Увидишь замечательные баталии, а потом вернешься в свое село уже покрытый славой, и все девушки сами будут бросаться тебе на шею!
— Да что вы! Ни за что! — бормотал толстяк. — Я хочу оставаться дома.
И тут, посреди посмеивающейся над парнем толпы, Фанфан, который не сводил глаз с роскошного мундира вербовщика, громко сказал:
— А я, сержант, хочу завербоваться!
— Молодец! — закричал Бравый Вояка, а Ля-Рамэ подхватил могучим басом:
— Ну и правильно, мальчик! Больше смысла быть солдатом его Величества, чем оставаться здесь на тяжелой работе и питаться черным хлебом! Вот тебе подорожная, подписывай ее сразу! Держу пари, что ты станешь отличным пехотинцем!
— Сержант, — возразил Фанфан, — но я бы хотел служить в кавалерии!..
— Черт! — заорал Ля-Рамэ. — Ишь ты какой! А ты хоть умеешь сесть на лошадь?
— Посмотрите сами! — воскликнул Фанфан и устремился к дверям корчмы.
— Пошли, посмотрим! — позвал сержанта за собой Бравый Вояка. — Это дело, в котором все его считают большим искусником.
«Белая Лошадь» была не только корчмой, но и почтовой станцией, и в ее конюшнях всегда находилось много свежих и хорошо упитанных лошадей. Фанфан с разрешения хозяина, который всегда хорошо к нему относился, выбрал одного скакуна — полукровку, пылкого и непокорного, сесть на которого мог отважиться только очень опытный и бесстрашный наездник. Фанфан вывел коня во двор, держа простую узду в руке, затем одним прыжком вскочил на коня. Животное стало пытаться сбросить наездника. Но мускулистые ноги Фанфана быстро дали коню понять, что его нельзя не слушаться, и, проскакав галопом вокруг большого двора, Фанфан проделал целый ряд таких акробатических трюков, от которых побледнел бы профессиональный объездчик.
Вербовщик, наклонившись к Бравому Вояке, восторженно воскликнул:
— Ну, он — просто чудо, этот твой шалопай! Немного найдется мастеров манежа, которые утерли бы ему нос!
Бравый Вояка сиял.