Он глянул на меня и ничего не сказал, глаза ―серо-голубые и блестящие, как летнее море.
Других я не знал, хотя вроде узнал Гейра ―нос, давший ему прозвище, мешком и весь в багровых прожилках дергался на лице, ―он рассказывал о том, как нашел меня, наполовину замерзшего, всего в крови, а рядом ―обезглавленная женщина. Стейнтор, бывший с ним, согласно кивал косматой головой.
Мол, сейчас-то им смешно, а тогда перепугались, увидев огромного мертвого белого медведя с копьем в пасти и мечом Бьярни в сердце. И Стейнтор весело признался, вызвав хеканье и усмешки остальных, что с ним самим случилась медвежья болезнь.
Там были еще два незнакомых человека. Один ―такого здоровяка я в жизни не видел ―толстобородый, толстобрюхий, толстоголосый; все у него было толстое. Синий плащ из тяжелой шерсти и самые большие морские сапоги, какие мне доводилось видеть, и засунутые в них самые мешковатые в мире штаны в синюю и серебряную полоску. На эти штаны ушло много мер шелка. А на голове ―меховая шапка с серебряным колпаком, что звенел, точно колокол, случайно задевший лезвие огромной данской секиры, древком которой здоровяк то и дело постукивал по крепко сбитому полу дома. Из глубины его глотки раздавалось «Хм» всякий раз, когда Гейру в рассказе удавался кеннинг лучше обычного.
Другой, вялый и худощавый, стоял, привалясь к одному из опорных столбов крыши, и оглаживал свои змеевидные усы, которыми тогда щеголяли. И смотрел он на меня точно так, как Гудлейв смотрел на новую лошадь, оценивая и определяя, какова она на ходу.
Но Гудлейва здесь нет, есть только этот с волосами воронова крыла незнакомец на его месте.
― Я Эйнар Черный. Добро пожаловать, Орм Рерикссон. ―Он произнес это так, словно дом принадлежит ему, словно высокое место тоже его. ―Должен сказать, ―продолжил он, слегка подавшись вперед и при этом медленно поворачивая меч, упирающийся концом в пол, ―дело оказалось куда интереснее и прибыльнее, чем мне казалось, когда Рерик явился с просьбой отправиться сюда. У меня были другие планы... но когда кормчий говорит, мудрый человек молчит.
Рядом со мной мой отец чуть склонил голову и усмехнулся. Эйнар усмехнулся в ответ и откинулся назад.
― Где Гудлейв? ―спросил я.
Настало молчание. Эйнар посмотрел на моего отца. Я, заметив этот взгляд, тоже повернулся и посмотрел на отца. Тот смущенно пожал плечами.
― Мне сообщили вот что... Он услал тебя в горы, в снега, на погибель. Да еще этот медведь, который не залег в берлогу...
― Гудлейв мертв, парень, ―прервал Эйнар. ―Голова его торчит на копье на берегу, так что его сыновья, когда в конце концов прибудут, увидят ее и поймут, что была взята цена крови.
― За что? ―рявкнул здоровяк, поворачивая свою секиру так, что лезвие блеснуло в тусклом свете. ―Мы ведь сделали это, думая, что парень Рерика убит.
― За медведя, Скапти Полутролль, ―спокойно сказал Эйнар. ―Это был дорогой медведь.
― Стало быть, медведя убил Гудлейв? ―спросил худощавый, медленно поглаживая свои усы и зевая. ―А я вроде только что выслушал сагу Гейра Нос Мешком об Орме сыне Рерика, Убийце Белого Медведя.
― Он что, должен размышлять о цене, когда на него в темноте нападает медведь? ―рявкнул мой отец. ―Я прямо-таки вижу, как ты подсчитываешь ее, Кетиль Ворона. Только не успеешь ты снять сапог, чтобы воспользоваться пальцами на ногах, как твоя голова слетит с плеч, это уж точно.
Кетиль Ворона фыркнул, поняв намек, и махнул рукой.
― Да ладно тебе. Считать я не горазд ―что правда, то правда. Но коль увижу пять монет, сразу пойму.
― Кроме того, ―продолжил Эйнар спокойно, не обратив внимания на перепалку, ―есть еще женщина, Фрейдис, которая была убита. Она не рабыня.